массы. Только наши войска вместе с КГБ и способны держать в страхе этих мерзавцев паршивых, ревизионистов и диссидентов.

Голод порождает революции. Это закон. Голод всегда заставляет массы восставать против своих правительств. И что нам остается? Держать их в цепях — всех, — пока не разгромим Америку и Канаду и не сделаем их пшеничные поля своими. Тогда наши урожаи вырастут вдвое.

Не надо обманывать себя, — мучительно думал он. — Наше сельское хозяйство хиреет. И давно уже. Когда-нибудь оно окрепнет. А пока нам не прокормить себя. Эти безродные болваны фермеры должны…»

— Прекрати, — пробормотал Суслев вслух. — Ты за все это не в ответе, это не твои проблемы. Занимайся своим делом, верь в дело партии и марксистско-ленинское учение!

Яичница уже была готова, и он поджарил тост. В открытые окна залетали капли дождя. Час назад продолжавшийся всю ночь ливень прекратился, но над домом через дорогу висели тёмные тучи. «Дождь ещё будет, — думал Суслев, — много дождя. В этой выгребной яме или проклятая Богом засуха, или проклятый Богом потоп!» Под порывом ветра одно из слепленных кое-как картонных сооружений на крыше рухнуло. Тут же начался отчаянный ремонт, помогали даже только начавшие ходить дети.

Ловкими движениями — он любил, чтобы все было аккуратно, — Суслев накрыл на стол, насвистывая в такт доносившейся из радиоприёмника мелодии. «Все отлично, — уверял он себя. — Данросс идет на прием, Коронский доставляет препараты, Пламм — клиента, Роджер обеспечивает прикрытие, а мне остается лишь заглянуть на часик в Главное управление полиции, а потом не спеша подняться на борт своего корабля. С полуночным приливом я сделаю Гонконгу ручкой и предоставлю Вервольфам погребать своих мертвецов…»[337]

Послышался нарастающий вой полицейской сирены, и волосы на загривке у Суслева встали дыбом. Он остановился, где стоял, и оцепенел. Но сирена промчалась мимо и стала удаляться. Оправившись от испуга, он сел и принялся за еду. И тут зазвонил тайный телефон.

07:30

Небольшой вертолет «белл» сделал круг над городом, под самыми низко висящими облаками, и устремился к макушке Пика, обходя фуникулер и многочисленные высотные дома, усеивавшие крутые склоны. Теперь он почти вошёл в нижний слой облаков.

Пилот осторожно забрался ещё на сотню футов, сбросил скорость и завис. Высмотрев полускрытую туманом вертолетную площадку возле Большого Дома рядом с раскидистым палисандром, он стал снижаться.

На площадке уже ждал Данросс. Низко пригнувшись, чтобы не угодить под вращающиеся лопасти винта, он забрался в пузырь кабины слева, застегнул ремни безопасности и надел наушники.

— Доброе утро, Дункан, — поздоровался он в микрофон. — Не думал, что у вас получится.

— Я тоже не думал, — сказал пилот, который был чуть постарше. Данросс прибавил громкость, чтобы лучше слышать. — Сомневаюсь, что удастся вернуться, тайбань. Облачность опускается очень быстро. Если вы готовы, лучше полетели. Передаю управление.

— Поехали.

Левой рукой Данросс мягко повернул ручку газа, чуть увеличил обороты и подал рычаг вверх. Одновременно правая рука плавно водила ручку управления вправо, влево, вперед и назад в пределах крошечного круга, ища и нащупывая уже понемногу формирующуюся воздушную подушку. Левая рука контролирует скорость, подъем и снижение, правая — направление движения, ноги на педалях рулей высоты удерживают весь этот неустойчивый аппарат в горизонтальном положении, чтобы избежать крутящего момента. Данроссу нравилось летать на вертолетах. Выкладываться при этом нужно было гораздо больше, чем при управлении аппаратом с фиксированным крылом. Это требовало такой сосредоточенности и мастерства, что он забывал о своих заботах, полет приносил какое-то очищение. Однако в одиночку он летал редко. Небо — для профессионалов или тех, кто летает каждый день, поэтому он всегда предпочитал, чтобы рядом сидел пилот-инструктор. Удовольствия он при этом получал не меньше.

Руки чувствовали, как образуется подушка, и вот аппарат уже на дюйм в воздухе. Налетел порыв ветра, и Данросс мгновенно скорректировал небольшой уход вправо. Проверил приборы, стараясь просчитать риски, обшаривая все вокруг глазами и прислушиваясь к приятному рокоту двигателя. Когда машина стабилизировалась, он добавил оборотов, выжимая левый рычаг вверх, послал ручку управления на дюйм вперед и влево, компенсируя высоту ножными педалями, и вертолет стал круто уходить влево, набирая высоту и скорость, чтобы потом спуститься по склону холма.

Перейдя в горизонтальный полет, он нажал на рычаге управления кнопку передатчика и доложил о ходе полета в диспетчерскую воздушного движения в аэропорту Кай-Так.

— Следите за оборотами, — прозвучал в наушниках голос Мак-Ивера.

— Понял. Виноват. — Поспешив поправиться, Данросс чуть переусердствовал и выругал себя, а потом плавно выровнял вертолет и с удовольствием повел его по маршруту среди окружающей зелени на высоте около тысячи футов над уровнем моря, направляясь через гавань в сторону Коулуна и Новых Территорий, туда, где проводились гонки по холмам.

— Вы действительно собираетесь участвовать в гонках, тайбань?

— Сомневаюсь, Дункан. Но в любом случае хотелось полетать с вами. Всю неделю мечтал об этом.

Невысокий, с изрезанным морщинами лицом и острым взглядом постоянно обводящих все вокруг широко поставленных глаз, Дункан Мак-Ивер когда-то служил в королевских ВВС. Он владел небольшой вертолетной компанией, которая базировалась в аэропорту. По большей части он летал в черте Гонконга, в основном его подряжало правительство для топографической съемки. Иногда его услугами пользовалась полиция, иногда пожарные. А ещё таможенники.

Когда Данросс выровнял машину и встал на маршрут, Мак-Ивер наклонился и прикрыл приборы картонными кружками, чтобы Данросс вел машину, руководствуясь одними ощущениями и звуком двигателя, чтобы прислушивался к его тону и громкости. Если замедляется, значит, двигатель работает с большей нагрузкой, набираем высоту — следи за сваливанием; если ускоряется, значит, ныряем, теряем высоту.

— Тайбань, гляньте-ка вон туда. — Мак-Ивер указал на расщелину, прорезавшую склон холма сразу за Коулуном: она проходила прямо через разросшийся во все стороны поселок переселенцев. — Везде грязевые оползни. Слышали семичасовые новости?

— Да-да, слышал.

— Разрешите, я на минутку возьму управление на себя.

Данросс убрал руки и ноги с рычагов и педалей. Мак-Ивер искусно послал машину в сторону и вниз, чтобы подлететь поближе к поселку и рассмотреть разрушения. Ущерб был нанесен большой. Разбросало и засыпало, наверное, сотни две лачуг. Остальные, расположенные рядом с тем местом, где произошел оползень, оказались в незавидном положении, ещё более уязвимом, чем раньше. Густой пеленой висел дым от пожаров, возникавших с каждой подвижкой земли.

— Господи! Жуткая картина.

— Я сегодня чуть свет на ногах. Пожарные попросили помочь на холме номер три, выше Абердина. Пару дней назад там случился оползень и чуть не засыпало ребенка. Вчера вечером в том же месте произошла ещё одна подвижка. Страшное дело. Размеры оползня — двести футов на пятьдесят[338]. Уничтожено две-три сотни жилищ, но погибло только десять человек — вот повезло! — Мак-Ивер ещё немного покружил, пометил что-то в записной книжке, а потом дал полный газ и снова лег на курс. Как только вертолет перешел в стабильный ровный полет, он сказал: — Передаю красавицу в ваши руки. — И Данросс снова принял управление на себя.

Справа на горизонте показался Шатинь. Когда они подлетели поближе, Мак-Ивер снял картонные кружки с приборов.