Утренний сон на следующий день был прерван назойливым телефонным звонком.

– На, Вась, это тебя, – протянула трубку подруге Люся, едва услышав в ней знакомый голос. Глаз она так и не открыла, но все же предупредить Василису не преминула: – Учти, Пашка злой, как цепной пес.

Василиса не знала, зачем могла понадобиться сыну в такую рань. Однако, поскольку была на него уже давненько обижена, тон для разговора она выбрала немного страдающий и печальный, как у неизлечимого больного.

– Я слушаю тебя, Павел, – прошелестела Василиса.

У всякого, кто ее сейчас услышал бы, на глаза должны были навернуться слезы. У всякого, но только не у ее сына.

– Какого черта, мама?! – взревел он. Он не собирался вникать в изящную игру тональностей в голосе своей матери. – Ну что ты опять вытворила? Мне снова звонили с работы! Оказывается, в наш отдел обратилась твоя соседка по дому. Так вот она жаловалась моему начальству, сказала, что, если нашему отделу нужна ее помощь, незачем Курицыну Василису Олеговну, то есть тебя, заставлять воровать ее старое белье. Если надо, она его и так может отдать. Так что там у вас произошло?

– Ну-у… Она немного не в себе, та женщина, не обращай внимания.

– То есть как это не обращай?! Да я теперь не знаю, как в отделе появлюсь. Стыдоба какая – мать ворует белье с веревок, да еще и врет, что оно требуется для родной милиции!

– А я тебе говорю – не ори! – повысила голос мать. – Я же, помнишь, приходила к тебе, сама хотела все рассказать. Но ты в последнее время на меня кидаешься, как овчарка на преступника, тебе слова не скажешь. Вот и думай теперь что хочешь. А сделать ты со мной все равно ничего не можешь. И рассказывать я тебе ничего не стану, ты себя плохо ведешь!

Высказавшись, Василиса бросила трубку и подождала. Пашка не звонил. Это хорошо, значит, задумался.

Сон пропал, и Василиса, потянувшись, поднялась. Люся еще спала, и можно было в одиночестве попить чайку, но только она устроилась за столом в кухне, как в дверь страшно затарабанили. Василиса вздрогнула, чай плеснулся на домашнее платье и даже налился в тапочки. Нет, таким нетерпеливым она открывать не станет. Принципиально. Хотя, проще говоря, ей стало страшно – к ним в дом никто так рано не приходит и уж тем более не долбится в дверь с такой силой. Бедная женщина затихла. Но грохот повторился.

– Люся! Откройте же! Это я – Антон! – раздался из-за двери голос.

Василиса облегченно вздохнула и нехотя поднялась. В прихожую, едва она открыла дверь, влетел потрепанный Антон Петрович. На него было страшно смотреть – на длинном стильном пальто не осталось ни единой пуговицы, брюки были изрядно разорваны, воротник рубашки торчал совершенно самостоятельным изделием, а шарф вылезал откуда-то из области подмышек.

– Что это вы так к нам неслись? Прямо на клочья разодрались весь, – хмыкнула Василиса и побрела на кухню чаевничать дальше.

– Нет, вы только посмотрите! – забежал впереди нее Антон Петрович и, подняв ногу, стал демонстрировать Василисе прорехи на штанине. – Это не люди! Это вандалы! Варвары!

– Тише, Люсю разбудите. И уберите от меня вашу ногу. Что вы ей, право, мне прямо в лицо тычете! – не выдержала дама.

– Так Люся спит? А я спешил поделиться с ней своим горем, – шмыгнул мужчина мясистым носом, потом рухнул на табурет и одним движением, пребывая в расстроенных чувствах, вылил в себя весь Василисин чай. – Понимаете, меня ведь побили.

Василиса не знала, что делать со столь ранним пришельцем. По идее ей надо бы накраситься, но тот прочно сидел на кухне, а оставлять гостя одного она считала неприличным.

– Сейчас я разбужу Люсеньку, и вы еще успеете ее огорчить, – поднялась она и поспешила в спальню.

– Люся, просыпайся. У нас на кухне сидит побитый Антон Петрович. Иди.

Люсе пришлось проснуться.

– Меня не поняли, – хлюпал за столом бизнесмен. – Представляете, вчера был концерт Кукушкиной, ну и я приготовился как следует. Накупил всякой ерунды – помады дешевенькой, по десять рублей, клипсы разные, браслеты, даже на лифчик разорился, он у меня должен был самый большой куш сорвать.

– Ну и что, сорвал? – зевнула Люся.

– Ага! Сначала фанаты кукушкинские меня чуть не растерзали, а потом… Я и не понял ничего… Подходит ко мне какой-то хлипенький пацан и говорит: «Ты, что ли, дядя, здесь кумиров по кускам продаешь?» Ну, я ему честно: «Я! Какой кусок надо?» – «А сейчас кем торгуешь?» – «А ты на кого пришел? Песни кукушкинские слушать? Вот и покупай от своего кумира клок. Например, пожалуйста, лифчик, прямо со звездного тела!» Что тут с пацаненком сотворилось! Визжит, будто его режут: «Мурло! Спекулянт! Барыга! Я никогда такой дряни не таскал!» А я возьми и скажи: «Так ты купи и таскай сколько хочешь…»

На этом месте своего рассказа Антон Петрович как-то задавленно всхлипнул и затем только продолжил повествование:

– После моих слов началось такое, что не знаю, как и выбрался. Кумир-то вчерашний, оказывается, не Кукушкина, а Кукушкин! Он вообще мужик, оказывается, а я там со своим лифчиком… Не вник я, когда смотрел на афиши. Правда, на них все так раскрашены, что тебе мужик, что баба, ну и не усмотрел разницы, а оно вон как вышло. И ведь пацаненок-то таким популярным оказался! Поклонников у него возле театра целая туча была, будто татарская орда – аж темно от них. Но я быстрый, до дома несся, как кенгуру, – прыжками. Только теперь они меня возле дома поджидают, выследили. Вот я и решил – поживу пока у вас, пусть успокоятся. А деньги у меня есть, не беспокойтесь. Так что, вы мне сразу скажете, где будет моя комната?