любезно сообщил мой новый знакомый! Толик, да! Оказывается, в эту Валю они все поголовно повлюблялись, объявили групповую голодовку и даже, кажется, хотели писать президенту!.. Люся, вот только не надо на меня так смотреть! Ну не президенту! Но к родителям Валечки мать Борькина жаловаться ходила! Только зря это, я сразу поняла! Борька бы все равно с ума сошел от горя, если бы эта самая Валя вдруг не погибла. После этого Борис немного успокоился.

– Странно, однако, парень успокаивается… – хмыкнула Люся. – Это что получается? Пока она была невестой, он переживал, мучился, от большой дури даже живую девчонку в мертвую невесту нарядил, а потом несчастная Валентина Галушкина отдала богу душу, и Боря перестал переживать? Сам собой напрашивается вывод – не этот ли Борис прикончил Валентину, дабы залечить свои душевные раны?

Люсенька зачем-то вытянула на середину комнаты футляр с баяном, достала инструмент и принялась пристраивать ремни на худенькие плечи.

– Люся, только не надо музыки, – тревожно предупредила подруга. – Поставь баянчик, ты сейчас в таком настроении, что ничего путного все равно не изобразишь… Люся, вспомни, какая музыка?! Мы с тобой только что с поминок!

Но подруга в глубоком раздумье уже тянула меха, и по комнате разлился заунывный гимн бурлаков «Эй, дубинушка, ухнем».

– Вася, мне так лучше анализируется, – сообщила Люся, грустя согласно мелодии. – Я вот думаю, а может, и в самом деле Борис взял да и прикончил красавицу невесту? Примитивный случай из серии «Не доставайся же ты никому!».

– Думает она… – ворчала Василиса, морщась от нарастающих звуков. – Люся! Выключи баян!! Хоть бы дудку какую взяла… Вот ты говоришь – Борис, а Моника отчего-то уверена, что это именно Генечка прикончил и дочку свою, и зятя.

Люсе уже поняла, что баян сам по себе мыслей не прибавляет, а даже наоборот – распугивает последние, поэтому вылезла из ремней и теперь свободно могла размышлять.

– Смотри – Генечка сначала как может отговаривает дочь от замужества, но та его не слушает, делает все по-своему. Однако она же не ведает, что Михаил ее брат! И кто знает, может быть, молодые решили расписаться как раз оттого, что невеста собиралась стать матерью? А вот это уже дело меняет – папочка понял, что ребенок здоровеньким может и не родиться. Скорее всего, будет с какими-то аномалиями. Но Валентина не собирается никого слушать, значит, исправить ничего нельзя, родится неполноценный младенец, а это серьезное испытание не только для родителей, но и для бабушек-дедушек. А Генечка не желает положить свою жизнь на алтарь больного ребенка.

– Ага, а чего тогда Лера молчит? Она собирается на этот… на алтарь?

– Вася! Но Лера-то знает, что сын не от Генечки! Следовательно, молодым ничто не угрожает! Она, кстати, ему об этом сообщила, но только было поздно – Геннадий уже расправился с дочерью. И, что скорее всего, руками влюбленного Бориса. Тот страстно любит Валентину, сначала подкладывает мертвую невесту в машину, а когда это не действует, от ревности берет и душит несчастную, как Дездемону.

Люся горделиво вздернула подбородок и теперь ждала, что скажет подруга по поводу ее столь сложной версии.

– Люся, ты больше к баяну не подходи, – отрезала та. – У тебя и без баяна голова не всегда работает, а под эту гробовую песенку и вовсе мозги отключаются. Наворотила черт-те что. Во-первых, я не верю, что папенька, пусть даже и Генечка, вот так взял и прикончил дочь! Да если бы она и носила ребенка от собственного брата, любой отец просто бы рассказал ей про свои грехи молодости. Ну, что Михаил его сын, следовательно, брат Валентины. Вряд ли молодые допустили бы рождение нездорового ребенка. Тем более что Генечка в конце концов все равно Эмме об этом сообщил. И еще – как ты это представляешь: «Генечка не сам убил, а руками Бориса»? Борис сам по себе, у него свои интересы, и он по какой-то причине хотел расправиться с невестой!.. Может, он кровожадный маньяк!.. А ты меня завтра тащишь прямо к нему в пасть! – неожиданно для самой себя выдала Василиса. – Слушай, а ведь мне говорил сегодня Толик, что Борис – такая страстная натура-а… Люсенька! Ты должна немедленно посоветовать, какое мне платье лучше к нему надеть – мое синее, с маленькими розовыми жирафами? Оно меня делает моложе. Или все же пурпурное, с плиссированной юбочкой?

Люся представила себе, как будет трясти на сорокаградусном морозе Васеньку в куцей старомодной юбке плиссе, и решительно заявила:

– Завтра ты к нему пойдешь в классической тройке! То есть – трое штанов, три пары носков и три кофты! И не спорь! Вдруг нам придется его выслеживать в глубоком сугробе?!

Люся уже устала спать, а Малыш все не будил ее и не будил. Это было непривычно. Обычно он тыкался здоровенной мордой в сонное лицо Люси и лизал ей щеки до тех пор, пока она, отплевываясь, не уносилась в ванную. Сегодня собачье омовение не состоялось.

– Малыш… – тихо позвала Люся, осторожно поднимая голову. – Ты куда запропастился? Малыш! Иди, я тебе сосиску дам!

Тут же ее голова снова рухнула в подушки – на команду «дам сосиску» немедленно отреагировал кот Финли – прыгнул на зов и, не рассчитав, угодил собственной тушей хозяюшке в темечко.

– Финли! – стряхивая кота с кудрей, рявкнула Люся. – Ты даже и не надейся! Тебя я выгуливать сейчас не пойду, летом Василису попросим. Это только она за тобой по деревьям, как белка, может скакать, мне рост не позволяет.

Люся, ворча, поплелась на кухню. Ни Васи, ни Малыша не наблюдалось, никак подруга решила прогулять собаку сама, а это означало только одно – день начался нестандартно, значит, и ожидать от него следует любых потрясений.

– Люсенька!! Ну ты и спать горазда! Прямо барсук какой-то, честное слово! – Василиса появилась в дверях, когда Люся уже наварила манной каши, накормила кота рыбой и даже успела просмотреть последние новости. – Как ни крути, а я личность необыкновенная! Если бы ты знала, о Люсинда! Какой успех я имела у прохожих!! На меня мужчины смотрели, разинув рот, молодые люди выворачивали шеи, а юные девушки не могли оторвать взгляда, пытаясь запомнить мои телодвижения! Я на высоте и горжусь этим!

Люся еще не поняла, что привело в такой восторг подругу, но чем она вызвала оторопь прохожих, уже