Мартин снова не мог заснуть. Ему снился очередной кошмар, от которого он проснулся больше часа назад. Он встал и зажег свечу. Возможно, если он что-нибудь съест, то станет легче. Мартин взял свечу и подошел к двери. Открывая ее, мальчик бегло осмотрел коридор и поспешил к лестнице. Когда он подошел к ней, входная дверь распахнулась настежь, и вошел Алан, неся на руках мужчину. Тут же, словно ожидая его из одной из затемненных комнат, появилась Мариль.

– Алан, что случилось? Что это? – крикнула она, бросаясь к нему.

– Куда я могу положить его?

– Вот сюда. Быстрее, – она повела его в библиотеку.

Мартин сполз по лестнице и направился вслед за ними. Он задул свою свечу, оставив подсвечник на нижней ступеньке.

– Что случилось? – снова услышал он вопрос матери.

– Должно быть, он пытался заставить лошадь перепрыгнуть через поваленные дубы у реки. Лошадь отказалась. Я нашел его, лежащим между деревьями. Выглядит он не совсем хорошо, Мариль.

Мартин посмотрел на искаженное тело на диване. Его мать осторожно снимала с него куртку. Она взяла платок и промокнула лицо мужчины. Когда она отодвинулась от него, Мартин увидел, кто там лежит.

Он вихрем ворвался в комнату.

– Отец! Что случилось? Что с папой?

Пораженные его появлением, Алан и Мариль на мгновение лишились дара речи. Мариль быстро оправилась, взяла мальчика за руку и крепко прижала к себе.

– Он упал, Мартин. Мы не знаем, насколько сильно он пострадал. Ты должен быть храбрым, дорогой.

Мартин опустился на колени возле дивана.

– Он возвращался домой, не так ли? Он возвращался домой, чтобы снова быть с нами, как раньше.

Он не видел боль на лице матери.

Мариль оставалась около мужа, спала на койке возле его кровати, не отходила от его постели более, чем на минуту, ни днем, ни ночью. Доктор не мог обнадежить их. До тех пор, пока Филипп не придет в сознание, невозможно было сказать, что еще его беспокоит.

Мариль редко спала. Чувство вины переполняло ее, она отказывалась видеться с Аланом, хотя сердце ее страстно жаждало его утешения. Перед ней постоянно стояло лицо Филиппа, в тот момент, когда он проносился на лошади мимо них, стук копыт выбивал ей слова: вину – виновна, я виновна, виновна, виновна…

И только на четвертый день после падения, Филипп застонал, поворачивая голову из стороны в сторону.

– Филипп, Филипп, ты слышишь меня? – позвала его Мариль, уговаривая очнуться.

Он медленно открыл глаза. От совершеннейшей пустоты его взора у нее по спине побежали мурашки. Потом глаза его начали проясняться. Она заметила радость… а потом смятение.

– Ч… что… – с трудом выговорил он.

Мариль поднесла стакан воды к его губам, поддерживая рукой его голову.

– У тебя было ужасное падение с лошади, Филипп. Ты помнишь это?

Она видела, как он сосредоточился.

– Нет, – наконец произнес он.

– Ну что ж, сейчас тебе станет лучше, ты поправишься, – Мариль поставила стакан на стол и встала. Молча она поблагодарила Бога за то, что Филипп, кажется, не помнил события, предшествующие его несчастью.

Отворачиваясь, она спросила:

– Может быть, раздвинуть портьеры и впустить немного солнечного света?

Не услышав ответа, она снова опустила взгляд на мужа. Его лицо исказилось.

– Филипп?

– Я… я не могу двигаться. Мариль! Я… не могу… двигаться!

Сентябрь 1874 – «Хартс Лэндинг».

Тейлор, ошеломленная, сидела в кресле с письмом в руке. Нет, это не может быть правдой. Филипп парализован? И Мариль. Что-то там все ужасно разладилось; она чувствовала это по недосказанности. Брент, пришедший в полдень на обед, так и застал ее в кресле, с глазами, полными слез.

– Дорогая, что случилось? Это… Она молча передала ему письмо.

– Я должна поехать к ним, Брент. Я нужна Мариль, и Филиппу… О, бедный Филипп! – она снова залилась слезами.

Брент нежно покачивал ее, давая ей время выплакаться прежде, чем заговорить.

– Ты же знаешь, что не можешь ехать, Тейлор, – сказал он, когда рыдания утихли. – Сейчас рождение ребенка можно ожидать в любой момент.

– Я знаю. Я знаю, Брент, я правда знаю. Просто… Ах, я чувствую себя так беспомощно, так ужасно.