– Не часто. У нас только одна верховая лошадь, и нет дамского седла.

– Тебе совершенно не нужно дамское седло, глупышка.

Ингрид казалась шокированной.

– Да не надо оно тебе, – самодовольно настаивала Бренетта. – Я все время езжу верхом на обычном седле.

– Моя ма… она… А как же платье?

– О, я одеваю штаны и сапоги, как все остальные ковбои.

– Штаны?

– Конечно. Во всяком случае, кто хочет носить платья?

– Я хочу, – вздохнула Ингрид. – Мне хотелось бы надеть красивое платье и выглядеть хорошенькой для того, кого я люблю. Мне хотелось бы жить в уютном доме, как те, что ты видишь в городе. Когда-нибудь, когда я выйду замуж…

– Замуж? У тебя есть парень?

– Что? О… я… нет. А у тебя? Бренетта выразительно покачала головой.

– Только не у меня! Я вообще не собираюсь выходить замуж. Я останусь на ранчо и всю жизнь буду помогать папе, – она сморщила нос и добавила, – кроме того, сейчас у меня слишком много друзей. Рори, Тобиас, Сэм…

– Тобиас? – прошептала Ингрид.

– Да, Тобиас Леви. Он наш управляющий. После Рори он – мой лучший друг, даже хотя он намного старше меня.

– Старше?

– В прошлый день рождения ему исполнилось двадцать четыре.

Ингрид улыбнулась, и все ее лицо осветилось.

– Да, полагаю, тебе он кажется ужасно старым, – она встала. – Пойдем в мой сад. Я много трудилась над ним, и мне хочется показать его.

Тобиас смотрел вниз с вершины выступа. Ее дом – всего лишь точка на расстоянии – фактически, он даже не мог быть уверенным, что это – он, – но ему казалось, что она близко, и он видит ее. На губах остался вкус ее поцелуя. Тобиас по-прежнему чувствовал, как ее маленькое, женственное тело крепко прижимается к нему, всей душой отвечая на его объятие.

Лишь несколько часов назад, он удивлялся, почему ему так неспокойно. Сейчас он знал. Причина была в ней, в постоянных мыслях о ней. Но сейчас он знал, что она любит его, и ничто другое не имело значения. Эта девушка будет его, согласен Джейк Хансон или нет.

Июль 1874 – «Спринг Хейвен».

– Черт побери! Если бы мне не надо было заботиться о тебе, я смог бы выкарабкаться, смог бы без денег этого янки. Ты принесла горе в этот дом.

– Филипп, не надо!

Их спальня изнемогала от зноя в душной жаре лета. Филипп безумными глазами уставился на Мариль, высказывая всю правду. Если бы он не женился на ней, он по-прежнему был бы красивым, богатым хозяином огромной плантации – империи, которую на плодородной земле Джорджии создал его отец, а до него – отец его отца. Каким-то образом она обманула его, она и Тейлор. Да, в этом все дело. Его околдовали.

Он забыл, как сильно любил ее, он забыл, что она поддерживала его во время рецидивов лихорадки, съедавшей его мозг. Он забыл, что ее любовь ни разу не пошатнулась, когда одна неудача следовала за другой. Он забыл о детях, которых она подарила ему, любя каждого из них так же сильно, как любила его. Он осознавал только желание причинить ей боль и избавить себя от непонятного страха, переполнявшего его.

– Я убираюсь отсюда. Я не могу выдержать здесь. Ты слышишь меня? Ты заставила меня ненавидеть единственное место, в котором я всегда хотел жить. Ты заставила меня бежать из «Спринг Хейвен» из моего дома. Зачем? Зачем тебе нужно было это делать?

Филипп, спотыкаясь, вышел из спальни, захлопнув за собой дверь. Он скользил вниз по извивавшейся лестнице, почти повиснув на перилах, чтобы удержаться от падения и не скатиться к подножию. Он остановился, холод сжал сердце. Оно снова было там. Повернувшись в сторону восточной гостиной, он подавил желание пронзительно закричать. Оно стояло в дверном проеме – пустота, черное привидение, что преследовало его. Оно манило его, делало знаки подойти, проникнуть в его вечное «ничто». Филипп почувствовал, как его тянет к призраку и с силой вцепился в перила лестницы, дрожа всем телом.

– Филипп, что случилось? – Мариль стояла наверху лестницы, ее усталые глаза заполняла тревога.

Привидение отступило, и Филипп повернулся лицом к жене.

– Ты! Ты принесла это сюда! – закричал он.

– Филипп…

Он выбежал из дома, обезумевший и гонимый страхом.

– Что ты собираешься делать, Мартин?

Мартин поднял глаза и увидел Алана, прислонившегося к перегородке стойла, его рыжевато-золотистые волосы небрежно спадали на лоб.