расстоянии туго натянутого лассо, оставаясь вдали от обезумевшей кобылы.

Битва продолжалась более получаса. Огонек снова и снова бросалась прочь от захватчика. Каждый раз дыхание ее прерывалось в горле. Она пронзительно ржала в гневе и страхе, а мучительные крики заполняли пространство.

Неожиданно борьба прекратилась. Кобыла остановилась, дрожа в изнеможении, опустив голову и почти касаясь носом земли. Крошечные комки грязи покрывали ее кожу там, где пыль смешалась с потом. Усталость затуманила глаза. Рори взглянул на нее, – дикое существо, на мгновение побежденное человеком, – и почувствовал искушение отпустить ее на свободу. Искушение было коротким.

– Итак, сейчас мы можем познакомиться друг с другом по-настоящему, – мягко сказал он, направляя свою лошадь на несколько шагов вперед. – Я – Рори, меня называют также «Медвежьим Когтем». А ты – Огонек.

Она слегка приподняла голову и повела ушами в его сторону.

– Да, красавица. В тебе скрывается огромная храбрость. Сейчас ты мне не поверишь, но когда-нибудь мы станем друзьями.

Июнь 1874 – Хартс Лэндинг.

Тобиас сидел на покрытом мхом валуне, дым сигареты серо-голубым облаком витал над его головой. Все утро он объезжал границы владений «Хартс Лэндинг», выискивая отбившихся от стада животных. Жизнь его текла тихо и однообразно, и ему это наскучило. Он жалел, что не отправится перегонять скот в этом году. Последнее время чувство странного беспокойства не оставляло его.

Тобиас сдавил окурок, убеждаясь, что не остается ни одной искорки.

– Ну, давай заканчивать, Спук, – обратился он к большой белой кобыле возле себя.

Они медленно двинулись на запад. Скот, пасшийся в этом районе, состоял из коров породы Лонгхорн, приведенных из Техаса год назад. Брент Латтимер экспериментировал со скрещением пород, и наряду с Лонгхорнами и Херефордами он прикупил несколько Шотландских Шортхорнов этой весной. Хозяина донного имения никогда не смогут обвинить в том, что он живет вчерашним днем. Он постоянно пробовал разные новшества.

Тобиас гордился, что работает у него. Он относился к Бренту как к отцу, которого едва знал. Оставшись в пятнадцать лет совершенно один, после смерти родителей, Тобиас скитался по Западу, пока не обосновался здесь. Он многое повидал за последние десять лет. Возможно, поэтому, он так хорошо понимал Рори.

При мысли о Рори на его обветренных губах заиграла улыбка. Рори вот уже два месяца работал со своей пойманной кобылой, и, черт его побери, если мальчишка не обуздает ее. Тобиас смотрел сквозь пальцы на то, что Рори много времени проводит с ней, а не в работе на ранчо. Огонек вошла в сердце Рори, давая ему то, чего у него никогда не было раньше, и Тобиас не собирался мешать.

У Кривого Ручья он остановился и досыта напился. На другом берегу начинались владения Хансона. Домик прятался за горами на небольшом расстоянии отсюда, но Тобиас не мог его видеть. Он почувствовал, как гнев подступал к горлу. Тех малочисленных стычек с Джейком Хансоном вполне хватило, чтобы вызвать ненависть в его сердце. Ничто не могло заставить Тобиаса Леви так быстро выйти из себя как пятно на его расовой принадлежности.

– Пошли, Спук, – хрипло сказал он. Лошадь спокойно шла за ним вниз по течению ручья.

Стоявшие вдоль воды белые березы тихо шуршали листвой, когда они проходили мимо. Журчащий ручей стекал в долину, где соединялся с рекой. Смех настолько вписался в радостный хор звуков природы, что не распознал его как таковой. Когда до него дошло, он резко остановился, ожидая снова услышать его, но он не повторялся. Тобиас покачал головой, удивляясь своему собственному воображению, и пошел дальше.

Потом он снова остановился. Он не ошибся, он действительно слышал впереди себя смех. Тобиас привязал лошадь к дереву и двинулся осторожно вперед.

Кривой Ручей впадал неожиданно в небольшой, но глубокий пруд. Чистую, свежую поверхность воды окружали густые папоротники и деревья, сверкая золотистой поверхностью в лучах солнца. Тобиас отодвинул ветку березы, заметив две маленькие ножки, скользнувшие в воду, за которыми последовал, громко шлепая по воде, большой ирландский сеттер. Пловчиха вынырнула из воды на другой стороне пруда, с прилипшими к голове светлыми волосами, повернулась, легко разводя руками.

– Шона, не надо! – крикнула она, когда собака, подплыв к ней, положила лапы прямо ей на плечи, угрожая потопить ее.

Впервые, после встречи в Бойсе, Тобиас увидел Ингрид Хансон. Он часто думал о ней, но лицо ее отца постоянно врывалось в эти мечты, разрушая их прелесть. Он видел, насколько она привлекательна. Нежная выпуклость груди под поверхностью воды, голубые глаза и почти белые волосы, а также очаровательный смех – все слилось в магнетическом притяжении, которому он был не в силах сопротивляться. Бессознательно он вышел в поле зрения.

Ингрид испуганно посмотрела на него. Тобиас как зачарованный, не сводил с нее глаз. Когда ее лицо начало заливаться румянцем, он сразу понял, в какое положение поставил девушку, и быстро повернулся к ней спиной. Он почувствовал себя школьником, щеки пылали от стыда.

– Я… извините, мисс Ингрид, – запинаясь, пробормотал он.

Она подплыла к берегу и схватила свою одежду. Тобиас чувствовал ее движения и боялся, что она убежит, не простив его.

– Мисс Ингрид, – сказал он, снова назвав ее по имени, – пожалуйста, я… мне правда очень жаль. Я…

– Все в порядке, мистер Леви, – сказала она за его спиной.

При звуке ее голоса, он стремительно повернулся, удивляясь, что она так близко. Нежный румянец все еще покрывал ее скулы, и она, опустив глаза, пристально разглядывала его ботинки. Прекрасные влажные волосы свисали по спине и платью, которое насквозь промокло от них.