новый коровник – оббивал камни, смешивал цемент, и песок с пылью налипали на его потное лицо.

И вот теперь он готов был взяться за дело по-настоящему.

Когда мы вышли из молочной, он кивнул на ветхое строение по ту сторону двора.

– Когда подразберусь, перестрою эту развалюху в еще один коровник. Теперь, когда я туберкулезную проверку прошел, года за два расплачусь с долгами – подзанять-то пришлось порядочно. А если все пойдет хорошо, так, может, переберусь когда-нибудь и на большую ферму.

Мы с ним были примерно ровесниками, и между нами завязались дружеские отношения. Мы часто сиживали в их тесной комнатке под низким потолком, его жена подливала нам чай в чашки, а он излагал свои планы. И слушая его, я все больше убеждался, что он из тех людей, которые способны сделать многое не просто для себя, но для сельского хозяйства вообще.

А теперь я смотрел, как он оглядывает свои маленькие владения. Ему не надо было говорить: 'Я люблю эту ферму. Я чувствую, что здесь я на месте'. Достаточно было взглянуть на его лицо, на нежность, с какой он озирал лоскутки лугов в ложбине между вершинами Эти луга, из поколения в поколение отвоевывавшиеся у вереска и папоротника, уходили к самому гребню, где начиналась бесплодная пустошь с торфяными трясинами. Внизу проселок скрывался в лесу у отрога. Пастбища были тощие, кое-где из тонкого слоя почвы торчали камни, но чистый, пахнущий травами воздух и тишина должны были казаться раем после грохота и дыма заводских цехов.

– Но все-таки займемся коровой, Фрэнк, – сказал я – Я так залюбовался новым коровником, что совсем забыл, зачем приехал.

– Вон та рыжая с белыми пятнами. Я ее последней купил и что-то с ней не так. С самого начала молоко дает плохо и сонная какая-то.

Температура оказалась под сорок. Вынимая термометр, я потянул носом.

– От нее попахивает, верно?

– Да, – сказал Фрэнк. – Я это тоже заметил.

– Ну, так принесите горячей воды, я ее прощупаю.

Матка была полна вонючего эксудата, и, когда я извлек руку, хлынула желтоватая гнойная жидкость.

– Неужели у нее не было никаких выделений?

Фрэнк кивнул.

– Были. Только я особого внимания не обратил. Ведь после отела это дело обычное.

Я ввел резиновую трубку, эвакуировал жидкость, обработал внутреннюю поверхность антисептическим средством и вложил несколько акрифлавиновых пессариев.

– Это ее очистит, и, думаю, она поздоровеет, но кровь для анализа я у нее все равно возьму.

– А для чего?

– Может быть, все и в порядке, но мне не нравится эта желтая жижа. Она состоит из распавшихся ворсинок – их еще называют ягодками на телячьей постельке, – и такой ее цвет может быть следствием бруцеллеза.

– Но он же выкидыши вызывает?

– И все-таки не исключено, Фрэнк. Она могла отелиться преждевременно или даже нормально и быть зараженной. В любом случае кровь нам все скажет. А пока отделите ее от остальных.

Несколько дней спустя за завтраком в Скелдейл-Хаусе я с екнувшим сердцем взял в руки конверт, содержавший лабораторный анализ, вскрыл его и прочел: реакция агглютинации дала положительный результат. Я кинулся на ферму к Фрэнку.

– Давно эта корова у вас? – спросил я.

– Четвертая неделя пошла.

– И она паслась там же, где остальные? Вместе со стельными?

– Да. Все время.

Я помолчал, а потом сказал:

– Фрэнк, я объясню вам, чем это чревато. Вы же хотите знать подробно, какие могут быть последствия, верно? Возбудитель бруцеллеза находится в выделениях больной коровы, и, боюсь, она уже заразила пастбище. Любая из ваших коров – или все они – могла подхватить инфекцию.

– Значит, они выкинут?

– Необязательно. Тут никакого единообразия не существует. Многие больные коровы спокойно донашивают телят. – Я пытался придать своему тону бодрость.

Фрэнк засунул руки в самую глубину карманов. Его худое смуглое лицо помрачнело.

– Черт! Лучше б мне ее не покупать! Подвернулась в Холтоне на рынке. Одному богу известно, откуда она… Да уж теперь поздно спохватываться. Что надо делать?

– Главное, держать ее подальше от остальных. Хорошо бы их как-нибудь обезопасить, но сделать почти ничего нельзя. Вакцина есть двух видов: живая, но вводить ее можно только яловым коровам, а ваши все беременны, и убитая, но от нее мало проку.

– Ну, я не из тех, кто сидит сложа руки и ждет у моря погоды. Если убитая вакцина пользы не принесет, вреда от нее не будет, так?

– Нет, никакого.

– Ну, так впрысните ее всем и будем надеяться на лучшее.

В тридцатых годах ветеринарам сплошь и рядом оставалось только надеяться на лучшее. Я вакцинировал все стадо, и мы начали ждать.

Целых восемь недель все как будто шло нормально. Лето сменилось осенью, скот загнали в хлева. Зараженная корова чувствовала себя много лучше, ее выделения очистились, она начала давать больше молока. Затем как-то утром Фрэнк позвонил мне:

– Я, когда нынче пришел доить, нашел в стоке мертвого теленка. Вы приедете?

Семимесячный плод, еще почти не покрывшийся шерстью. Вид у коровы был больной, под хвостом, как и следовало ожидать, свисала не вышедшая плацента. Вымя, которое после нормального отела раздулось бы от молока – бесценного молока, которое решало судьбу Фрэнка, было почти пустым.

Терзаемый сознанием полной своей беспомощности, я мог предложить только все тот же совет – изолировать, дезинфицировать… и надеяться на лучшее.

Две недели спустя выкинула молодая корова, миниатюрная джерсийская полукровка, с помощью которой Фрэнк рассчитывал повысить жирность своих удоев. А еще через неделю третья корова выкинула на шестом месяце.

И когда я приехал к ней, я познакомился с мистером Багли. Фрэнк виновато объяснил его присутствие.

– Он говорит, что знает средство, Джим. И хочет его с вами обсудить.

Мистер Багли, низенький с тонкими ножками в суконных обмотках, истово посмотрел на меня снизу вверх.

– У меня, молодой человек, на ферме то же самое приключилось, и я бы сюда сегодня не пришел, коли бы не знал средства, как помочь.

– Понимаю, мистер Багли. И какое же это средство?

– А вот! – Он вытащил из кармана куртки бутылку с этикеткой. – Что она грязновата, так она на окошке в коровнике два года простояла.

Я прочел: 'Противовыкидышный Бальзам Доктора Дрисколла. Дайте каждой корове по две столовых ложки в пинте воды и повторите на следующий день'. Остальную часть этикетки занимала физиономия профессора – сквозь плотный слой пыли на меня уничтожительно глянул воинственного вида весьма бородатый джентльмен в высоких викторианских воротничках. И он был отнюдь не дурак – ниже я прочел: 'Если аборт произошел, та же доза предотвратит повторение'. Он не хуже меня знал, что аборт почти никогда не повторяется.

– Да, – сказал мистер Багли. – Эта самая микстурка. У меня коровки, как заладили, выкидыш за выкидышем, а я их, знай, пою микстуркой, ну и больше – ни-ни, в следующий раз все как одна, телят принесли.

– Они бы и без микстуры родили благополучно. Видите ли, у них вырабатывается иммунитет.

Мистер Багли наклонил голову набок и улыбнулся мне кроткой снисходительной улыбкой. И правда,