валунов, и Исмений расстелил там свой плащ. Трава уже была примята; наверное, здесь успела побывать вся деревня. Впрочем, я не сказал об этом Исмению, который решил, верно, что этот райский уголок создан для нас двоих.

Его даже удивило, сколь быстро мне удалось разгадать его желания. Не понимаю отчего, в них не было ничего особенного. В любой из вечеров в Сузах я счел бы за везение попасть к такому легкому клиенту. Он старался доставить мне удовольствие, я же делал вид, что мне приятно все, что бы он ни делал. Оромедон предупредил бы меня, чего следует ждать; я уже почти забыл те далекие дни. «Причина — в твоем гневе и в сопротивлении духа». Когда от боли я затаил дыхание, Исмений решил, что это от охватившего меня экстаза, и был счастлив. Он всегда был хорошим другом, в то время как прочие юноши надоедали мне приставаниями. Я же с детства знал, как следует отблагодарить того, кто не обращался со мною скверно.

Не знаю, сколько времени мы провели там; во всяком случае, мне показалось, что ночь наполовину прошла. Исмений жаждал встречи со мною уже целый год и не мог насытиться. Наконец, полежав немного под моим плащом, мы решили, что ночь слишком холодна для того, чтобы остаться.

В небе блистал узкий серп луны. Исмений смотрел, как она плывет рядом с вершиною Скалы; я опустил голову на его плечо. Убедившись, что он получил все, чего только мог желать, я вспомнил и о себе. Я сказал:

— Нам снился сон, дорогой друг мой. Уже скоро мы проснемся, так пусть же сон наш будет забыт этим утром. — Так лучше, чем «никогда не напоминай мне о том, что было, иначе я воткну в тебя свой нож».

Он обхватил меня за талию. Красивый юноша; мне далеко не всегда бывало дано выбирать. Действительно, Исмений вовсе не был глуп и рассудительно шепнул в ответ:

— Обещаю. Ни слова, даже если мы будем наедине. Мне повезло, что я могу вспоминать об этом. Конечно же, ему захочется вернуть тебя. Всякий бы захотел.

А наверху, у входа в одну из пещер, тоже пылал большой костер. Даже в ночь своей свадьбы Александр не был одурманен настолько, чтобы не выставить стражей на Скале; но он послал им достаточно еды и вина, чтобы и эти воины тоже смогли попировать вволю.

В зале слышалось нестройное пение тех гостей, которые непременно засиживаются до утра, чтобы взглянуть на брачную простыню. И тогда я впервые задумался над тем, как же справится Александр с этой задачей. Он, должно быть, давно уже не имел случая попрактиковаться, если вообще обладал подобным опытом, а девственница шестнадцати лет вряд ли будет большим подспорьем. На какое-то мгновение демоны вернулись, желая ему неудачи, — с тем, чтобы потом царь явился бы ко мне за утешением. Но едва мне пришло в голову, какой вред нанесет ему — непобедимому — такое поражение, как я призвал обратно свое гнусное желание и расправился с ним. Когда Ис-мений ушел спать, напоследок улыбнувшись глазами, я все еще стоял, затерявшись в толпе, пока не настал рассвет и не заиграла музыка. Вошла какая-то знатная старуха и потрясла простынею у нас на виду. В центре полотнища горел красный знак победы. Александр остался непобедим.

На следующий день было столько церемоний, что мы виделись лишь мельком, не считая того случая, когда царь зашел в шатер сменить одежды. На лице Александра сияла самодовольная улыбка (от счастья или от достигнутого, кто бы мог сказать?), а сам он выглядел живо и свежо. Исмений стоял на часах с голубыми линиями под глазами и еле заметной тайной улыбкой на устах, которые он позаботился не обращать в мою сторону.

Невесту навестила добрая сотня женщин; журчание их голосов можно было расслышать еще у ворот. Я не был глух, путешествуя с гаремом Дария, а потому наперед знал все вопросы и гадал, как именно отвечала Роксана.

Сам я даже не подходил близко к дверям, но в должное время послал слугу с тем, чтобы оставить для Александра утреннюю смену одежды с каким-нибудь евнухом, а потом забрать вечернее одеяние. Следует начать сразу же, если надеешься продолжать.

Признаюсь, когда вечером Александр пришел принять ванну, я тер ему спину так, словно бы смывал с него прикосновения Роксаны. Да, до таких смешных глупостей способна довести ревность. После долгого молчания царь сказал вдруг:

— Ее обязательно нужно обучить греческому.

— Да, Александр.

Как он управился, не имея возможности говорить? Я излечивал его старую печаль — будь то к добру или же к худу — своими уговорами, сплетнями, признаниями… Я пересказывал ему чужие тайны и старые сказки. Ему нравилось ощутить на себе их чары, прежде чем начать все сызнова. Иногда царь просто засыпал под звук моего голоса; мне все было едино, пока я мог быть рядом с ним. А теперь на моем месте оказалась девушка, которая не могла сказать ни слова, а просто лежала рядом, терпеливо ожидая продолжения.

— Твой наставник, Филострат, как ты думаешь, он справится?

— Лучше и придумать нельзя, — отвечал я, довольный, что могу чем-то помочь писцу в ответ на его доброту ко мне. — И к тому же теперь он немного знает персидский, после всех наших уроков.

— Мой персидский она просто не понимает, — усмехнулся Александр. Чему удивляться? Говор Согдианы для перса — то же, что македонский для грека. — Смутившись, царь быстро прибавил: — Да, кажется, это тот человек, который мне нужен.

— Не Каллисфен? — переспросил я со смехом, словно бы напоминая Александру старую шутку; но он промолвил, так и не улыбнувшись в ответ:

— Не ранее, чем железо поплывет по воде. Он чересчур высоко себя ценит.

Мне следовало подумать. Всякий мог бы догадаться, что именно Каллисфен скажет о варварской свадьбе и о полусогдианских наследниках, которые впоследствии будут править греками.

— Должно быть, сейчас он уже пишет Аристотелю. Ну да ладно, я тоже написал ему. Старик должен попытаться понять, во имя чего я все это делаю.

— Да, Александр. — На шее я заметил багровый кровоподтек. Наверное, это Роксана укусила его. Интересно, как это случилось? Синяки и укусы вовсе не в его стиле.

Как бы там ни было, прошло не менее недели, прежде чем мы услыхали о каком-то племени, отказавшемся подчиниться Александру, и он выехал усмирить их. Мятежники жили где-то неподалеку, а потому царь заявил, что везти туда весь двор не стоит, как не следует утомлять нелегким переездом по зимним дорогам и госпожу Роксану; он скоро вернется.

Узнав о том, я присел подумать.

Если я просто соберу вещи, то Александр решит, что я вознамерился ехать, и весьма похоже, что без лишних разговоров царь возьмет меня с собою. Я буду рядом с ним, она же — нет. Что может быть лучше? С другой стороны, вот повод сразу узреть, по кому Александр больше будет скучать. Не слишком ли велика ставка? Будь что будет, я брошу кости.

А потому я остался, как часто бывало, а Александр двинул войско прочь. Когда последние ряды его воинства растворились за поворотом дороги, я пожалел о своем решении. Но бросок уже был сделан.

Если б я поехал, Александр все равно не смог бы уделять мне много времени. Мятежники жили в сложенной из камня крепости, опоясанной глубоким рвом, из-за чего почитали себя неуязвимыми. При ужасной погоде Александр провел почти три четверти месяца, засыпая тот ров, пока не смог наконец навести через него мост. Внутри же никто и не подозревал, что люди вообще способны на что-то подобное, а потому там сильно удивились, когда наши стрелы начали потихоньку поражать врага, в то время как их собственные, нацеленные на работающие отряды, застревали в защитных кожаных щитах. Они выслали своего посла с наказом просить о посредничестве Оксиарта.

Александр послал за ним; думаю, царский тесть приходился каким-то родственником осажденному вождю. Оксиарт прибыл и, подтвердив замужество дочери, воздал хвалу непобедимости и милосердию Александра. Вождь сразу же сдался, пригласил царя в свою твердыню, обеспечил его армию заготовленным на случай осады продовольствием и получил подтверждение своей власти над крепостью. Таким образом, война успешно закончилась.

А пока, занимаясь греческим с Филостратом, я не мог удержаться от расспросов, как именно проходят уроки в гареме. Наставник пожаловался, что ему приходится учить Роксану в присутствии двух старух, трех ее сестер и вооруженного до зубов евнуха.