незадолго перед этим я ощущал неловкость по совершенно обратной причине. Мой туалет был недостаточен для того общества, в котором я находился.

Сержант-мажор вернулся и провел меня к полковнику.

– Так, дитя мое, – сказал полковник. – Значит, вы не передумали. Что ж, пусть будет по-вашему.

– Я хочу записаться волонтером, господин полковник.

– Прочтите этот контракт и подпишите его, – сказал он, вздохнув. – Не забудьте, что, подписав его, вы станете французским солдатом, подсудным только французскому военному суду, без права какой-либо апелляции. Ваши друзья не смогут вас выкупить, и ваш консул не сможет вам помочь. Никто, кроме смерти, не сможет вырвать вас из легиона.

Я просмотрел контракт. Он был напечатан на серой плотной бумаге. Он гласил, что нижеподписавшийся обязался пять лет служить Французской Республике в Иностранном легионе. Пять лет – долгий срок, но Изабель к концу его будет всего двадцать три года. Если Майкл и Дигби могли подписать контракт, то могу и я… Приятно будет вернуться двадцатипятилетним полковником и повезти Изабель показать ей мой полк… Я подписался.

– Маленькая ошибка, дитя мое, – сказал полковник и улыбнулся. – Впрочем, вы, может быть, предпочитаете этот псевдоним?

Я написал: «Джон Джест».

Покраснев до ушей, я попросил разрешения поставить мою «настоящую фамилию». Добрый полковник изорвал подписанный контракт и дал мне новый бланк, на котором я старательно подписался: «Джон Смит».

Он встал и протянул мне руку.

– Теперь слушайте внимательно, – сказал полковник. – Вы стали французским солдатом и обязаны немедленно отправиться в свой полк – иначе будете считаться дезертиром. Вы сядете на поезд в Марсель сегодня же вечером. Он идет в девять пятнадцать с Лионского вокзала. Там на платформе вы явитесь к ожидающему вас унтер-офицеру. Если вы его не найдете, спросите у любого жандарма, где форт Сен-Жан, и явитесь туда. Не забудьте: форт Сен-Жан, военное дело.

– Желаю вам удачи и быстрого продвижения по службе, – добавил он.

Я поблагодарил его и пошел. Я уже вступил на путь славы.

– Иди за мной, рекрут, – сказал сержант-мажор, закрыв дверь. – Двигайся живее.

В своей канцелярии он выписал мне литер до Марселя и удостоверение на имя Джона Смита, солдата Иностранного легиона, следующего в Алжир. Затем открыл ящик стола, вынул из него кассу и выдал мне три франка.

– На продовольствие, рекрут, – сказал он. – Безумная трата народного достояния. Хватило бы трех су.

Я добавил к ним два франка.

– Расстанемся друзьями, сержант-мажор, – сказал я.

– Рекрут, – сказал он, кладя деньги в карман. – Ты далеко пойдешь… если всегда будешь ублажать всех сержант-мажоров. Прощай.

Я снова вышел на улицу Святого Доминика, но на этот раз уже не свободным человеком. Своей собственной рукой я застегнул на себе неразъемную цепь, другой конец которой находился где-то в Сахаре.

Мне не терпелось ехать в Марсель. Я решил сесть на первый попавшийся поезд, не дожидаясь девяти пятнадцати вечера. Если бы я знал, что мне придется просидеть восемнадцать часов на жесткой деревянной скамье, то, вероятно, не так спешил бы. Восемнадцать часов я ехал, и каждый последующий час был хуже предыдущего. Этот поезд по дороге, кажется, заходил во все города и деревни Франции. Все население Республики с грохотом влезало и вылезало всю ночь. Я добрался до Марселя, чувствуя себя грязным и голодным.

Кондуктор, усмотрев из моего билета, что я еду в легион, счел своей обязанностью вести себя, как тонкий сыщик и опытный тюремный надзиратель. Он старался внушить мне, что зорко за мной следит, а моим спутникам, что я являюсь опасным элементом в их среде. Не совсем каторжником, этого он не брался утверждать. Может быть, даже и не бывшим каторжником, но во всяком случае человеком, едущим в Иностранный легион.

По прибытии в Марсель этот любезный чиновник постарался избавить меня от хлопот по разыскиванию моего унтер-офицера. Он сам разыскал его и передал меня с рук на руки сержанту, сказав:

– Вот еще одна птичка для вашей клетки.

Я настолько устал и проголодался, что перестал соображать и крепко обругал его по-английски. Может, оно вышло к лучшему, что я остался непонятым.

Сержант мне понравился. У него было сухое и загорелое лицо. Твердое, но без следа злобности или порока. Он был одет в обычную французскую пехотную форму, но с зелеными эполетами вместо красных, с синим шерстяным поясом и широкими шароварами зуавов.

Осмотрев меня с ног до головы, он спросил, говорю ли я по-французски. Потом спросил мое имя и национальность и потребовал мои бумаги.

– Опять англичанин, – заметил он. Узнав, что я один, он велел мне идти за ним.

Дигби и Майкл, очевидно, здесь. Сейчас я их увижу. Я был весел, как птица. Молчаливый сержант вел меня по шумным улицам сверкавшего на солнце Марселя, и мне не терпелось спросить его про «других англичан».

Однако его манеры не указывали на желание вступить в любезный разговор. Кроме того, у меня было другое, еще более сильное желание. Мне совершено необходимо было поесть. Я пустился в дипломатию.