Сидевшие в курительной комнате люди мало-помалу расходились. Чувствуя непреодолимое желание зевать, я встал и нехотя пошел к себе.

Засыпая, я старался вспомнить фамилию этого французского офицера и не мог.

Следующий день был воскресеньем, и я провел его, тоскливо слоняясь из своей комнаты в курительную и обратно.

В понедельник утром, после неудовлетворительной ванны и не более удовлетворительного завтрака, я пошел к парикмахеру.

Я сидел в кресле с намыленным лицом и сердцем, успокоенным приятностью его обращения, как вдруг мне пришла в голову удачная мысль.

– Имеете ли вы понятие об Алжире? – спросил я его.

– Ни малейшего, мосье, – ответил он. – Может быть, мосье собирается туда поехать?

– Надеюсь, – ответил я. – Великолепная колония вашей великой страны.

– Мосье, конечно, прав… превосходное достижение и самая образцовая колония в мире… к тому же она все время растет благодаря великолепному «мирному продвижению» на юг и в Марокко…

– Я слыхал, что это «мирное продвижение» делается главным образом при помощи штыков Иностранного легиона, – сказал я.

Француз улыбнулся и пожал плечами.

– Всякая немецкая сволочь… Впрочем, иногда они бывают полезны.

– Как вы их набираете? – спросил я.

– Очень просто: они записываются волонтерами, как и все прочие, в Главном вербовочном бюро французской армии на улице Святого Доминика. Там их упаковывают и отсылают пачками в Африку.

– Я думал, что у вас обязательная воинская повинность, – сказал я. – Зачем же тогда нужны вербовочные бюро?

Мой любезный друг пространно объяснил мне, что каждый француз может отслужить свой срок, не дожидаясь призыва. Иногда это удобнее из деловых соображений. Для этого и существует вербовочное бюро. Но в Иностранный легион ни один француз не имеет права поступить не отбыв своей воинской повинности.

Я дал ему говорить, сколько ему хотелось. Про себя я все время твердил адрес: улица Святого Доминика.

– Улица Святого Доминика, – сказал я кучеру стоявшей перед парикмахерской пролетки, и мы поехали. Наем извозчика, конечно, был роскошью, но необходимой роскошью. Я не мог терять времени на поиски незнакомой улицы в этом огромном городе.

Я опять наслаждался Парижем с пролетки. На этот раз мое настроение было приподнятым, я чувствовал близость авантюры. По-видимому, мы ехали по военной части Парижа: на одном из домов была надпись: «Военное училище». Дальше мне встретились кавалерийские казармы. На тротуарах появилось огромное количество военных в форме, и сердце мое билось все чаще и чаще. Наконец пролетка свернула с Бульвара Инвалидов на улицу Святого Доминика, и кучер вопросительно взглянул на меня через плечо.

Я решил, что лучше будет рассчитаться с ним на углу и дальше идти пешком. Едва ли принято приезжать наниматься в Иностранный легион на извозчике, кроме того, кучеру не следовало знать, куда я еду…

Улица Святого Доминика выглядела неприятно. Она была слишком узкой и мрачной. Идя по ней, я быстро нашел то, что искал. Над дверью низкого, грязного дома была надпись синими буквами: «Вербовочное бюро», пониже вторая надпись: «Запись волонтеров».

Итак, я достиг цели: здесь я добровольно запишусь волонтером. Может быть, путь отсюда приведет меня не к славе, а к могиле. Тогда его конец будет похож на начало: я редко видел более мрачный дом, чем это маленькое казенное здание.

Я открыл ржавую железную калитку, издавшую резкий предостерегающий крик, пересек кладбищенского вида садик и вошел в низкий и темный коридор. Здесь не было надписи, предлагающей входящему оставить всякую надежду за дверьми, но мое настроение сильно упало от смешанного запаха карболки, светильного газа и сырости.

На стене был большой плакат, призывающий во имя Свободы, Равенства и Братства записываться в Иностранный легион. Желающему (если он был от 18 до 40 лет) обещалось жалование размером полпенса в день и предлагалось подписать контракт на 5 лет. В этом предложении, по-моему, было не слишком много свободы еще меньше равенства или братства. С другой стороны, запись шла добровольной. Кому не нравится, может не идти. Обмана никакого не было (по крайней мере в плакате).

Я еще раз внимательно прочел плакат, надеясь, что кто-нибудь придет и заговорит со мной, нарушив тем самым мрачное молчание, царившее в этой колыбели славы. Никто не появился. Тогда я рискнул пойти дальше. В стене следующей комнаты я увидел окошко, вроде окошка железнодорожной кассы. Над окошком была надпись: «Запись волонтеров».

Я взглянул в это окошко и увидел величественную фигуру в военной форме. Она сидела за столиком и с сосредоточенным видом писала. Судя по двум золотым полосам на рукаве, я решил, что это какой-нибудь унтер-офицер.

Он не обращал на меня никакого внимания. Я кашлянул мягко и вкрадчиво. Затем кашлянул настойчивее. После этого я кашлял укоризненно, грустно, внушительно, нежно, повелительно, приятно, с надеждой, безнадежно и с отчаяньем, но все это было безрезультатно. По-видимому, путь к славе нельзя открыть кашлем.

– Господин капитан, – пробормотал я.

Он поднял голову. Он больше нравился мне с опущенной головой.

– У мосье, кажется, горло не в порядке, – заметил он.