каждое зёрнышко риса лежит отдельно и блестит, как драгоценный камень! Слава тому, кто изжарит такой шашлык, что за семь ташей — вёрст — люди слышат его пряный запах и у каждого текут слюнки. Привет и честь тому, кто накормит вас вкусным хлебом, румяным и пышным, как вечернее облако!

Так вот — было это или не было, этого я не знаю, но жил в одном городе чуречник, по прозванию Дурды — Весёлый. С раннего утра до позднего вечера распевал он песни и пёк такие вкусные лепёшки, каких не пекли и в ханском дворце. И богатым и бедным — всем хотелось отведать этих лепёшек. Но двор у Дурды был тесен, и горело в нём только два тамдыра — печки, — а месить и раскатывать тесто помогали мастеру только жена да сын-подросток. Не могли же они втроём напечь лепёшек на целый город!

Соседи говорили ему:

— Не будь глупым, Дурды, — продавай лепёшки втрое дороже; богатые и втрое заплатят. А с богатыми поведёшься, и сам разбогатеешь: наймёшь батраков, купишь пекарню, не придётся работать ни тебе, ни твоей жене, ни сыну — будут за вас работать деньги.

Но Дурды в ответ только смеялся:

— Не сделаешь из овцы шакала, не сделаешь из меня жадного человека. Почему только богачи должны есть вкусные чуреки, если мой хлеб и беднякам по вкусу? У бедняков радостей мало, пускай порадуют их мои лепёшки!

Так отвечал купцам весёлый Дурды и продолжал торговать по-прежнему, пока не дожил до страшного часа.

В этот год не дала земля людям хлеба. В этот год не прошли дожди ни зимой, ни весной. Не растаял вовремя снег на вершинах гор. Обмелели реки, высохли каналы и не принесли на поля долгожданную воду. Сначала погиб хлопок, потом погибли ячмень и пшеница. Одна джугара вызрела на полях, но такая чахлая, что смотреть на неё было больно.

Заплакали старухи, развели старики руками:

— Много лет мы живём на свете, а такого неурожая никогда не видали!

Вот как было дело.

Ещё и зима не пришла, а голод уже стучался во все двери.

Богатые шли на базар в пекарню купца Азиза. У Азиза было сорок работников и двенадцать печей — тамдыров. Караваны привозили ему муку издалёка. И за маленькую лепёшку брал Азиз-ага большие деньги. Богачи платили ему по три звонких теньга за один чурек; а откуда взять бедняку такие деньги?

Пришло время Дурды — Весёлому показать своё уменье. У него не было ни муки, ни масла, но было щедрое сердце и неутомимые руки. А разве с такими руками и с таким большим сердцем нельзя сделать чуда? Никто не знал, из чего замешивал тесто Дурды в этот голодный год, но его лепёшки были такими же пышными и вкусными, как и прежде, и продавал их Дурды за ту же цену: ни гроша — пула — Дурды не накинул! Ай, много работы было у Дурды в эту зиму; теперь он не спал ни днём, ни ночью; от зари до зари и опять до зари хлопотал у печи; но разве один человек может накормить всех бедняков и всех голодных? И днём и ночью толпились они у дверей пекарни и ждали, пока Дурды вынесет на большом блюде румяные чуреки.

В эту зиму знатный купец Азиз-ага наживался с каждым днём всё больше и больше и с каждым днём становился всё толще и толще, а Дурды-чуречник не успевал утирать пот с лица полой своего халата и худел с каждым часом, но пел и шутил по-прежнему. Недаром прозвали его в народе Дурды — Весёлым. Разве не весёлая работа — кормить голодных? Хватило бы только сил. И Дурды трудился, не зная ни сна, ни отдыха.

Но вот однажды пришла к пекарю соседка-вдова и мать семерых детей. Она сказала:

— Последние времена пришли, Дурды-ага: голодных в городе с каждым днём всё больше, а купец Азиз берёт уже не три теньга, а двадцать теньга за одну лепёшку.

Услышав эти слова, Дурды выронил из рук скалку, которой раскатывал тесто. Он сбросил передник, наскоро вымыл руки и, затянув потуже кушак, побежал на базар к лавке купца Азиза.

Перед нарядной лавкой стояла толпа голодных, а приказчики в пёстрых халатах во всё горло расхваливали перед бедняками чуреки, поджаристые и румяные, слов_: но солнце, пышки сдобные, варёные в кипящем масле, и десятки сортов пешме — рассыпчатого, как сахар, печенья.

Дурды растолкал торгашей локтями и прямо прошёл в лавку. Посреди лавки на белой кошме сидел сам Азиз-ага и прихлёбывал чай из прозрачной китайской чашечки.

— Стыдись, купец! — крикнул Дурды с порога. — В городе голод, а ты продаёшь хлеб по такой цене, какой не слыхали ни отцы наши, ни деды! Ты спрятал в карман совесть, а имя пекаря навсегда покрыл позором!

Но Азиз-ага даже не посмотрел на чуречника. Он не спеша отхлебнул глоток ароматного чая и процедил сквозь раздушенные усы:

— Хлеб мой и цена моя. Что хочу, то и беру!

Так ответил именитый купец, и Дурды понял, что говорить с ним о совести так же бесполезно, как учить барана читать стихи.

Но мудрецы говорят, — всё проходит. Прошёл и этот тяжёлый год. Пришла новая, счастливая осень: хлеб созрел, и люди повеселели. Дурды-чуречник снова стал печь лепёшки из просеянной пшеничной муки и смазывать их настоящим хлопковым маслом. Он стал толстым и круглым, как шар, и весёлым, как скворец. Только Азиз-ага был невесел. Он сидел в своей лавке печальный и хмурый, потому что не мог уже брать за свои лепёшки в двадцать раз дороже и доходы его уменьшились. День и ночь он сидел и думал, на чём бы ему нажиться, но за плохие лепёшки люди не хотели платить деньги, а хорошие самому хозяину стоили дорого. Не зря говорит народ: одной рукой двух арбузов не схватишь; а этого-то и хотелось жадному Азизу.

И вот тогда он вспомнил о Дурды — Весёлом, который в голодный год без муки и без масла выпекал такие вкусные чуреки! Без сомнения, у чуречника была какая-то тайна, а если овладеть этой тайной, можно снова загребать золото обеими руками.

Что задумал богач, то и сделал. Он стал засылать своих людей к чуречнику, чтобы выведать у него тайну. Очень любил поговорить с людьми весёлый чуречник, но он знал словам цену; и приказчики Азиза вернулись ни с чем. Тогда купец стал засылать старух к жене чуречника; они кланялись ей и приносили подарки, но и жена чуречника указала им на порог. Она не приняла купцовых подарков.

Азиз-ага был горд, но ему так хотелось нажиться, что он позабыл свою гордость и послал к Дурды с поклоном своего любимого сына — звать чуречника в гости. Но бедный пекарь не пошёл к богачу Азизу. Делать нечего, пришлось купцу самому идти к бедняку хлебопёку. Он выбрал ночь потемнее, накинул поверх своего бархатного халата старый плащ из верблюжьей шерсти, чтобы никто не узнал его по дороге, и, петляя как лиса, пошёл на самый край города, к дому весёлого хлебопёка. Он подошёл к дувалу, прислушался и услышал весёлую песню.

— Ай, как может петь человек за такой тяжёлой работой! — удивился купец и вошёл в ворота.

Был поздний час, но огонь пылал в обеих печах — тамдырах. Жена чуречника, сидя на корточках, подбрасывала в пламя корни саксаула; маленький сын скоблил ножом деревянные лопатки для замешивания теста, а хозяин хлопотал возле двух больших глиняных чанов. Он засыпал уже в чаны муку и как раз собирался залить её водой из трёх больших кувшинов, как вдруг увидел знатного гостя. Пекарь усмехнулся в усы и с поклоном предложил Азизу сесть на почётном месте. Жена чуречника расстелила для гостя лучшую кошму, а сын поставил перед ним чайник, полный ароматного зелёного чая. Но купец даже не прикоснулся к угощению. Он попросил, чтобы жена и сын хозяина удалились. Дурды нахмурился, но спорить не стал, и они остались вдвоём. Купец сказал:

— Ты знаешь, зачем я пришёл?

— Догадываюсь, — с усмешкой ответил Дурды.

— Так знай же — я дам тебе пятьсот теньга, если ты научишь меня печь лепёшки без муки и масла.

Но чуречник ничего не ответил.

— Я дам тебе тысячу! — задрожав от жадности, прохрипел Азиз.

Дурды рассмеялся:

— Как же я могу взять у тебя деньги, если уверен, что ты не научишься? Ремесло моё не простое…