Он нашел Роуз в ванной у раковины. Она только что почистила зубы и выплевывала воду, окрашенную в темно-розовый цвет, так как из-за болезни десны кровоточили. Плеснула водой в лицо, промокнула полотенцем и посмотрела на себя в зеркало, дотрагиваясь до впалой щеки.

— Она поела?

У самой двери Парк переступил с ноги на ногу, его отражение появилось в зеркале.

— Не сразу, но поела.

Роуз провела по волосам пальцами с обкусанными ногтями, откинула их со лба, сняла резинку с дверной ручки, где их висела целая гроздь, и нацепила ее на хвостик, который становился все тоньше.

— Сколько?

— Сто граммов.

Взяла с края раковины косметичку и расстегнула ее.

— Я ее не слышу.

— Она в манеже в кабинете. Я включил музыку на компьютере; она смотрит визуализатор и немного успокоилась. Монитор работает на кухне.

Роуз открыла тюбик кирпично-красной помады.

— Наш психоделический ребенок в отключке смотрит световое шоу. Нам надо купить какие-нибудь флуоресцентные звезды для потолка в детской.

— Уже купили.

Повертев помаду вверх-вниз, снова закрыла, так и не накрасив губы, и бросила ее в косметичку.

— Да, я забыла. — Положила косметичку на раковину. — Эй, муж.

— Что, жена?

Она посмотрела на него.

— Я устала краситься и стараться выглядеть симпатяшкой. Ты не возражаешь, если остаток пути я пройду в естественном виде?

Парк шагнул в ванную и обнял ее за талию.

— Я только этого и хочу.

Роуз подняла на него глаза.

— Парк.

— Роуз.

Она закрыла глаза.

— Парк, я так устала. Я так хочу спать. И я думаю. Что могу. Только я…

Роуз открыла рот, прижала губы к его груди и закричала.

Парк обнял ее, вибрации от ее крика прорезали его, словно нож.

Она замолчала, отвернула лицо от его груди и жадно вдохнула воздух.

— Все нормально, нормально. Я в порядке. Я в порядке. Просто мне иногда хочется остановиться. А я не могу. И я думаю, как это. Когда все кончится. На первый взгляд. Не так уж плохо.

Роуз дотронулась до его подбородка.

— Все нормально. Я не буду. Я просто. Иногда. Если бы я могла заснуть. И пропустить все, что еще будет. Иногда. Вот и все. Это просто соблазн, не больше. Потому что я устала.

Парк заговорил:

— Еще не поздно лечь в больницу. Тебя примут. Тебе дадут «дрему».

Она подняла руку.

— Парк.

Он открыл рот, но она не дала ему говорить:

— Я не лягу в больницу. И вообще, какой смысл? Если я в больнице, а ты на улице. И что тогда? Франсин не может быть здесь постоянно. И что тогда? Кто будет о ней заботиться? Бог знает, дело не в том, что я против лекарств. Но я не пойду в больницу. Я не оставлю ее одну. Нет, ведь о ней некому позаботиться.

Парк вклинился между ее слов:

— Я же здесь. Я могу позаботиться о ней.

Роуз взглянула на него:

— Паркер, я тебя люблю, но тебя здесь нет. Ты не можешь о ней заботиться.

Парк стоял совершенно неподвижно, боясь, что если он хоть немного пошевелится, то разобьется, он не мог понять, почему биение сердца еще не разнесло его в клочки.

Договорившись о встрече, Парк не уточнил где; они просто встречались в том месте, которое шло следующим в списке, составленном еще перед началом его подпольной работы. После первой же встречи безопасное место вычеркивалось из списка, и они больше никогда в нем не бывали. Следующим в списке шла беговая дорожка вдоль футбольного поля в Калвер-Сити-Хай, где когда-то играли «Кентавры». Место встречи находилось в пределах нескольких минут ходьбы и, значит, слишком близко от его дома, но в этот раз он был доволен, что оно недалеко. Встреча займет некоторое время, нужно будет рассказать Бартоломе, что и как он обнаружил, но ему хотя бы не придется волноваться из-за неприятностей на дороге. Скоро он вернется домой, как и обещал Роуз.

Он ждал в условленном месте, стараясь не теребить руками висящую у него на шее флешку, одну из десятигиговых рабочих флешек Роуз, куда он загрузил копию своих отчетов.

Когда перед покупкой дома он и Роуз объезжали округу, они обменялись мыслями о том, какой, должно быть, поднимается шум во время матчей, им обоим понравилась идея, что по пятничным вечерам до них будет доноситься далекий гул. Но к тому времени, когда начался сезон и многие родители забрали детей из школы и тем более из команды по американскому футболу, не осталось игроков, чтобы составить команду. Они и так провели бы не больше одной домашней игры. А вскоре после начала учебного года в большинстве районов по всей стране начали закрываться танцевальные и спортивные секции и музыкальные группы, театральные студии и стали отменяться остальные мероприятия, подразумевавшие сбор учеников после уроков. В конце концов отменили и сами уроки. Какое-то время школы еще занимались по сильно сокращенному расписанию с теми учениками, чьи родители подписали документы об отказе от всех претензий в случае возможного вреда, который может быть нанесен их детям в период с первого утреннего до последнего дневного звонка. Эти уроки преподавали учителя, подписавшие такие же отказы ради льгот. Количество людей по обе стороны учительского стола, таким образом, заметно сократилось.

Парк попробовал ногой резиновую поверхность беговой Дорожки, она заскрипела под подошвой ботинка. Перед Уходом он принял еще одну спансулу декстроамфетамина. Не потому, что она была нужна ему, чтобы не заснуть, а потому, что его мысли стали неуправляемы; а он должен выстроить их по порядку, чтобы объяснить Бартоломе. О двадцати четырех часах крепкого сна он не мог и мечтать, так что стимуляторы были для него наилучшим вариантом. Он принял таблетку, записал ее в ежедневнике и отметил в полицейском отчете и списке наркотиков и оставил Роуз играть в «Бездну» в кабинете, причем малышка висела в кенгурятнике у нее на шее, обе они не спали, но ни одна не плакала.

Он посмотрел на отцовские часы.

— Откуда у тебя эти часы?

Услышав голос, Парк чуть не пустился бежать. Инстинкт дилера, подогретый стимулятором, чуть не спровоцировал его на спринтерский рывок вдоль всего футбольного поля к высохшему руслу Лос-Анджелеса за парковкой.

— Я не помню у тебя этих часов.

Прежде чем Парк успел убежать, другой инстинкт пересилил первый. Инстинкт полицейского подсказал ему, что если он побежит, то получит удар ботинком под ребра, а то и пулю.

— Я бы запомнил такие классные часы.

Парк потрогал большим пальцем вращающийся безель вокруг циферблата, с помощью которого его отец рассчитывал изменения курса, когда ходил под парусами с одним только компасом под солнцем или звездами.

Человек шел со стороны парковки, он поднял руку и показал пару наручников: