обоих светились одни и те же мысли. Грузчик пинком распахнул дверь.

– Ты че, сука, долбишься?! Обед, бля! Читать не умеешь, дятел раненый?!

Читать Вербин умел. А еще он умел снимать порчу с пораженных гневом. Здоровая правая рука опера со свистом рассекла воздух, и сидящие за обеденным столом услышали неприятный, чавкающий звук. В проеме коридора они увидели промелькнувшее тело коллеги. Тело, беспорядочно болтая руками и ногами, влетело в подсобку. Там раздался грохот металла, в коридор выкатились две пустые бутылки из-под пива, и, наконец, все стихло. В торговый зал вошел мужик с подвязанной на груди левой рукой и коротко спросил:

– Кто до обеда стоял в хлебном отделе и кто сидел за кассой?

Ответом было молчание.

Вербин вынул из кармана удостоверение.

– Я из милиции. Пропала девочка. Вот она. – Он положил на стол, между нарезанной колбасой, огурцами и селедкой, фотографию Маши Макаровой. Она держала на руках котенка и весело улыбалась с грязного стола. – Кто ее видел?

– Я ее помню, – ответила одна из продавщиц. – Она в хлебный отдел выбила девять семьдесят. Батон хлеба и три булочки.

– Верно, – добавила вторая. – А я ей подала.

– С ней кто-нибудь был?

– Нет, одна была. В магазине ни с кем не разговаривала.

– Откуда такие точные воспоминания? – подозрительно прищурился Вербин, чувствуя, что его решили «прокатить». Пусть побыстрее мент свалит…

– На ней джинсовый комбинезончик был, как на моей дочери. «Джи Гей». На лямочках.

Вербин на секунду задумался.

– А до ее появления в магазине ничего странного не было? Может, приходил кто-нибудь, скандал какой-нибудь?

– Нет, до вашего прихода в магазине никаких происшествий не случилось, – сразу ответила одна из продавщиц.

– Нет, было дело… – неожиданно выдавил, как видно, через силу второй грузчик. – Шатался тут один урод.

– Какой урод? – Вербин молниеносно развернулся в его сторону. – Где он шатался? Как выглядел? Чем интересовался?

Вопросы сыпались как горох. Вербин был не в служебном кабинете, и разыгрывать спектакли и комбинации времени не было. Он сейчас думал только о Маше Макаровой.

– А он ничем не интересовался. – Грузчик вытянул из кармана «Приму» и прикурил. Вербин молча вынул из его кармана вторую сигарету и тоже приложился к огоньку. – Чмо такое… В плаще каком-то сером, глаза дикие…

Вербин едва не выронил изо рта сигарету.

– … походил по магазину, на прилавки посмотрел. Я думаю – не иначе бомж пришел чего утащить. Цыкнул на него, а он так посмотрел на меня, что похмелье прошло.

– Вспомнила! – воскликнула продавщица из хлебного отдела. – Вспомнила я его! Урод страшный. Глаза желтые, руки грязные, плащ уже колом стоит. Такие плащи лет двадцать назад носили. Смотрел, смотрел на хлеб, аж слюни потекли, как у собаки. Меня чуть не вырвало…

– Достаточно, – прервал Вербин. То, что он сейчас узнал, было самым худшим из всего, что можно было ожидать. – Этот человек точно до девочки приходил в магазин?

– Точно! – решительно заявила продавшица. – Он как отвалил, так я девочку и увидела. Сразу на комбинезончик внимание обратила, а про урода и забыла…

– Куда пошла девочка после магазина, конечно, никто не видел?

Конечно, никто не видел.

Сергей оставил машину Макаровых у магазина и пошел пешком к их дому.

«Где же ты шла, Маша? По асфальтовой дорожке идти дальше. Через двор – быстрее. Наверняка, мама сказала тебе, что дома нет хлеба и булочек к чаю… Дело было перед завтраком, значит, разгуливать у тебя времени не было – мама стала бы ругаться. Попробуем пройти через двор…»

Вербин пошел по протоптанной тропинке.

Во дворе, около стандартной полукруглой лестницы, раскрашенной в самые дикие цвета, рубилась на деревянных шпагах ребятня. Вербин вспомнил, что по телевизору уже второй день демонстрируют фильм про мушкетеров. Все мальчишки были одного возраста, и этот возраст подходил под Машин.

– Здорово, пацаны! – по-свойски приветствовал их Вербин.

– Курить есть? – Один из сражающихся вышел из боя.

– А ты видел, чтобы мушкетеры курили?

– А я уже не дерусь. Боярский тоже курит, когда не в фильме.

– А ты откуда знаешь?

– По телеку показывали.

Вербин, придерживая руку, присел перед пацаном.

– На мороженое дам. – Он протянул мальчишке десятку. – Ты Машу Макарову знаешь?

– Машку-то? Как не знать, если в одном классе учимся!

– Ты видел ее сегодня?

– Утром видел. – «Мушкетер» ковырялся пальцем в носу и поглядывал в сторону битвы.

– Она одна шла?

– Одна, с булками… Вон, смотрите, Гришке снова глаз выкололи! Мать опять его хлестать будет шлангом от стиральной машины!

– Ага. А за ней никто не шел?

– Не-а. Гришка, пойдем за мороженым! Ты все равно ни фига уже не видишь…

– А какой дорогой она к дому пошла?

Указав Вербину нужное направление, побитые «мушкетеры» иноходью стали удаляться в сторону коммерческого киоска.

Сергей, уже зная, что на верном пути, зашагал к дому Александра. До него оставалось метров пятьдесят. Если Машу похитили, то это не самое лучшее для этого место. Рядом с домом располагалось двухэтажное здание, на первом этаже которого был опорный пункт охраны общественного порядка. Чуть в стороне – огороженное место для выгула собак. Там днем и ночью кто-нибудь прохаживается с четвероногим другом. Площадка не пустует ни минуты. Если воровать ребенка в этом месте, то можно быть уверенным, что тебя видели с десяток свидетелей. Нет ни пресловутых гаражей с кустами, ни мрачных подворотен. Элитные новостройки, ничего лишнего. Все лишнее в виде тех же гаражей и овощехранилищ находится под землей.

Под землей…

– Под землей, мать его, урод проклятый! – вырвалось у Вербина. – Ты жив, тварь, проклятие Макарова!..

Опер сорвался на бег и стал приближаться к дому. Три подъезда в доме. Три подвала… Только бы успеть.

Три подвала.

Я успею.