процессы, а под этот шум владельцы дорогостоящих авто потихоньку делали экспертизы. Чем черт не шутит…
Табанцев находился в следственном изоляторе. Сидел он в «красной хате», с подобными себе горемыками из правоохранительных органов. На седьмые сутки я не выдержал и прибыл в СИЗО. Прибыл, естественно, не на свидание. Вязьмин, кому опять отписали уголовное дело для расследования, без проблем выписал мне отдельное поручение для производства допроса.
Сидя на прикрученном к полу табурете и опершись на прикрученный к полу стол, я курил и откровенно скучал. Прибыл я немного не вовремя – «продол», где содержался бывший замначальника ГИБДД, принимал пищу. Никто выводить его ко мне в это время не собирался. Обед заканчивался через полчаса, а это было для меня много. Выбросив окурок в форточку, я решил зайти в гости. У радушных хозяев этого учреждения всегда есть крепкий, почти черный чай, нарды и анекдоты, рассказываемые в режиме «нон-стоп».
Аркаша Федорцов, когда я приоткрыл дверь, прихлебывал из стакана «конвойный» чай и обставлял, как ребенка, какого-то конвоира. Стук нардовых фишек я услышал еще в коридоре. Он махнул мне рукой и объявил сопернику, что тот «может отдыхать, тренироваться на тряпочках, а потом снова приходить». Как только расстроенный конвоир покинул кабинет, Федорцов мгновенно расплылся в улыбке:
– Заходи, Андрей! Слышал, напряги у тебя по службе? Бери стакан, я чайку налью.
О моих коллизиях было известно уже и в СИЗО. Думаю, что не только операм…
– Одним служебным расследованием больше, одним меньше. Не привыкать. – Я так и не понял, кого из нас двоих я успокаивал.
– Васильевич, поскольку здесь около трех сотен тех, кто может тебя заинтересовать, позволь полюбопытствовать… По чью душу?
– Табанцев.
– А-а-а… – как-то разочарованно протянул опер. – Сложный пассажир.
Аркаша рассказал мне, что практически сразу он «зарядил» камеру своим человеком.
– Так о чем в «хате» Виталий Алексеевич переживает? Мучает ли его совесть? Стремится ли весточку на волю передать? – спросил я.
Федорцов поморщился.
– В том-то и дело, что парень «тертый». С вами, ментами, вообще, тяжело. Умные вы чересчур. – Отодвинув ящик стола, он вынул лист бумаги. Одного моего взгляда было достаточно, чтобы понять – передо мной агентурное сообщение.
«Между мной и арестованным Табанцевым сложились доверительные отношения. В связи с тем что я, очевидно, вскоре буду осужден и мне будет назначено наказание, не связанное с лишением свободы, Табанцев стал проявлять ко мне интерес…».
Э-эх… Наивность человеческая! Я не судья, но три-четыре года на «общаке» я тебе могу гарантировать.
«… В ходе разговоров он выяснял, с кем я поддерживаю отношения, кого из сотрудников милиции знаю, когда у меня суд. Узнав, что суд через неделю и что я вскоре буду переведен в другую камеру, он попросил меня после суда съездить на адрес: ул. Железнодорожная, д. 56, кв. 18, к его матери и передать ей следующее: «Я все помню. Если не хочешь, чтобы я поссорил тебя со всем миром, найми хорошего адвоката и положи мою долю наследства на зарубежный счет»…
Это что за шифровка?!
– Адрес «пробивали»? – автоматически спросил я, совершенно позабыв, где нахожусь.
– Андрюша, это ваше дело – адреса «пробивать»! – возмутился Федорцов. – А наше – на путь истинный вас направлять! Если я еще по хатам мотаться начну…
Понятно, понятно… Извини за ляп. На сообщении – ни исходящего номера, ни резолюций. Под текстом – вчерашнее число и подпись: «Птичник».
– Спасибо за чай и за помощь, Арканя! – Я вернул ему лист. – Ты мне сейчас очень помог.
Невозможно описать чувства Табанцева, когда он увидел меня за столом. Злоба, раздражение, досада и разочарование. «Четыре в одном». Резко развернувшись в дверях, он сказал:
– Уведите меня обратно в камеру.
– Пшшел! – Женщина-конвоир, похожая на Монсерат Кабалье, толкнула Виталия Алексеевича то ли бюстом, то ли животом. – К тебе тут не на свиданку привалили, а по делам!
Табанцев сел за стол и уставился в стену.
– Как кормят?
Этот, хоть и подлый, но вполне безобидный вопрос вовсе не являлся основанием для того, чтобы пройтись матом в адрес моей матушки. Но это тем не менее прозвучало.
– Слушай, Табанцев, – мне пришлось резко наклониться над столом, – я ведь еще не делал заявления относительно своего столкновения с «Тойотой»! За организацию заказного убийства сотрудника милиции тебе на суде прокурор попу разорвет. Тут никаких «поглощений» одного срока другим не будет! Будет одно сложение лет! Хочешь попасть в Книгу рекордов Гиннесса? Как человек, получивший на суде больше, чем Бен Ладен?
– У тебя доказывать нечем. Можно сигарету?
– Кури на здоровье. Доказухи у меня больше, чем нужно. Заключение судмедэкспертизы, Домушин со своими показаниями и помятая «Тойота». Если бы ты был по-прежнему майором Табанцевым, то мое заявление выглядело бы, как записка сумасшедшего. А теперь, единожды солгавши, кто
Разговаривая с майором, встречая его полное несогласие идти на контакт, я постоянно думал, а стоит ли поднимать вопрос о Птичнике? С одной стороны, я могу пойти по ложному пути и, начав отрабатывать адрес, потерять время. С другой, поняв, что он «офлажкован», Табанцев может совершить глупость и «расколоться» на нелепой случайности.
– Ладно, Виталий Алексеевич, хватит. Ты просто «быкуешь», а разговаривать с «быками» я не умею. Адвокат нужен? Без подлянок? Денег у тебя в кубышках – пруд пруди. Потянешь хоть Борщевского, хоть Кучерену, хоть Падву. Звякнуть кому? Сколько предлагать?
– Пошел ты… – Табанцев культурно сплюнул в стоящую рядом пепельницу. – Для себя правозащитника припаси. Скоро здесь встретимся.
– В суде. Последний вопрос. – Я наклонился к Табанцеву и шепотом спросил: – Что ты Шарагину сказал?
Майор секунду думал, а потом так же шепотом зловеще произнес:
– Что ты Жилко только что завалил, а сейчас к нему едешь.
Я окликнул конвоира и встал из-за стола:
– Мне терять нечего. Не нужно о сокровищах думать. Если я сюда и войду, то моего на воле ничего не останется. Прощай, Табанцев.
До него дошло, что я владею информацией и слово «прощай», в конце, прозвучало для него как приговор.
Я уходил по одному коридору, Табанцева уводили по другому. Когда я вышел на улицу, в моих ушах звенело:
Улица Железнодорожная. Мы с Ваней вышли на перекрестке и уперлись в дом «номер сорок». Недалеко и до дома номер «пятьдесят шесть».
Я взял с собой Бурлака, а не Верховцева. Слишком мало времени прошло с того момента, как он поднялся на ноги. Димка поправился за пять дней. Ему что-то вливали и чем-то кололи и в итоге велели пару недель полежать дома. Но Верховцев не из тех, кто лежит. Он быстро возвратился в строй. Однако я не торопился привлекать его к работе и давал возможность побольше отдыхать.
Дверь в восемнадцатую квартиру, как и предполагалось, никто не открыл. Пересвист соловья после нажатия кнопки звонка был достаточно хорошо различим даже на лестничной клетке. Дверь одна, деревянная. Замок английский. Вынув отмычки, я стал ковыряться в замке. Защищая закон, что-нибудь всегда нарушишь…
Однокомнатная квартира, чистая, без запаха, свойственного притонам и ночлежкам. Из мебели –
