Гене или хотя бы сказать: «Тсс!», как появляется новый персонаж. Звучит его голос, до невозможности угодливый, отчего и этого пришельца мы будем называть «Молчалиным» – в кавычках, конечно.
«Молчалин». Прошу прощения, ваше превосходительство, я без докладу-с.
«Фамусов» (покровительственно). А, это ты, братец? Входи, входи, тебе можно. Ну? Исполнил ли ты то дело, которое я поручил тебе?
«Молчалин». В точности, как изволили приказать.
«Фамусов». А! Молодец! (Нравоучительно.) Ибо что со ставляет добродетель чиновника, как не умеренность и аккуратность?
«Молчалин». Я с вами согласен, ваше превосходительство.
«Фамусов». Да! Аккуратность и исполнительность!
«Молчалин». Нельзя с вами не согласиться.
«Фамусов». То-то. Ты только и впредь будь исполнителен и аккуратен, а я тебя не оставлю.
«Молчалин». Благодарю, ваше превосходительство. Но осмелюсь заметить: в чем же моя заслуга-с? Я только придерживался вашего суждения. Ваши слова всегда могут служить на ставлениями, и разве я посмел бы...
Гена (не дослушав его, взволнованным шепотом). Ну? А вы еще: не торопись, Геночка! Тоже загадку загадали! Все же ясней ясного? Или это, по-вашему, не Молчалин? Ну, то есть, может, еще не совсем он, не законченный, но понятно же, что в этом подхалиме Грибоедов уже Молчалина изображать начал... Вот это да! Прямо только Чацкого здесь не хватает!
Нетрудно догадаться, что именно в эту минуту (так уж рассчитал хитроумный Архип Архипович) должен появиться и «Чацкий». Тоже, разумеется, в кавычках, и, скажем наперед (если только так можно сказать), в очень больших кавычках.
«Чацкий». Позвольте, где я? Среди кого? В тот ли дом привела меня судьба моя?
«Фамусов». А уж это, мой батюшка, по тому смотря, в какой дом ты попасть намеревался.
«Чацкий». Ах, боже мой! Не вы ли старый друг покойного отца моего? И не под этим ли благодатным кровом обитает та, которой суждено стать подругой сердца моего и о которой я не переставал мечтать на всем долгом пути моих странствий?
«Фамусов». Что такое, батюшка? Переведи пожалуй слова свои на простонародный язык. Ты, я вижу, человек ученый, говоришь все фигурно, а я простой человек, люблю, чтоб все было ясно.
«Чацкий». Но что ж не ясно вам в словах моих?
«Фамусов». Ничего, батюшка. Ни первое: кто ты таков и откуда будешь? Ни второе: зачем к нам пожаловал? Ни третье: чем заниматься изволишь? Служишь или без дела болтаешься?
Гена (все так же тихо). Эх, вот так и кажется, сейчас возьмет да и ответит: «Служить бы радг прислуживаться тошно!»
«Чацкий» (в самом деле отвечая не буквально это, но нечто похожее и по смыслу и по настроению). Ах, вы, сударь, спрашиваете: кто я, каков и какие мои виды вдаль? Вот они: жизнь свободная, усмешка музы – вот все мои желанья. Ни чины, ни богатства для меня не приманчивы. Что они в сравнении с поэзиею? С искусствами?
Гена (опять не вытерпев). И здесь точь-в-точь! Как у Чацкого! Сейчас... Ага, вот:
«Теперь пускай из нас один, Из молодых людей, найдется – враг исканий, Не требуя ни мест, ни повышенья в чин, В науку... в науку...» Эх, забыл!
Профессор (подхватывая).
«...В науку он вперит ум, алчущий познаний; Или в душе его сам бог разбудит жар К искусствам творческим, высоким и прекрасным...» Гена. Вот именно! Вся разница, что тут проза, а там стихи!.. (Не выдержав своего положения стороннего наблюдателя.) Скажите, значит, вы действительно Чацкий? Александр Андреевич?
«Чацкого» нисколько не удивило обращение неизвестно откуда взявшегося человека (это, конечно, можно объяснить его поэтической рассеянностью), но почему хозяин дома, «Фамусов», воспринял все это как нечто вполне естественное? Видимо, повторяю, у машины Архипа Архиповича не мало неоткрытых и поэтому необъяснимых возможностей.
«Чацкий». Мое имя, которое я уже сообщил внизу человеку, вооруженному длинным жезлом, так называемому швейцару, Евлампий Аристархович Беневольский. Я студент, прибывший в столичный град из Казани. Я прошел полный курс этико-политических наук, политическую историю, политическую экономию, политику в строгом смысле, право естественное, право народное, право гражданское, право уголовное, право римское...
Гена. Да нет, я не так выразился. Я понимаю, что вы не настоящий Чацкий. Вернее, еще не совсем он. Вы пока что только его первый набросок, да? Или как это у писателей называется?
Беневольский (наконец-то мы можем называть его так). Я? Набросок? У писателей? Милостивый государь! Я сам писатель и смею думать, имя мое не последнее в России. Я печатаюсь в «Сыне Отечества». Вы, конечно, встречали там мои счастливые опыты, подписанные литерами Е.А.Б., то есть, повторяю, Евлампий Аристархович Беневольский...
Профессор (негромко, словно бы для себя). Или Евгений Абрамович Баратынский.
Беневольский. А? Что вы сказали? (Не получив ответа, снова обращается к Гене.) Вы читаете «Сына Отечества»?
Гена. Ннет...
Беневольский. Нет?! Ну так «Вестник Европы»?
Гена. Тоже нет.
Беневольский. Помилуйте, а «Музеум»? Вы, конечно, любите «Музеум»? Московский «Музеум»?
Гена. Я больше «Знание – сила» люблю.
Беневольский. Ха! Ха! Ха! Этакое невежество! О, сколь отличны от таких, как вы, мы, поклоняющиеся только чистому искусству! Мы, не желающие служить ничему, кроме муз!
