идущей иным путем. А помещик Обломов и его крепостной человек Захар живут на пределе крепостного права, перед самым концом его, – ведь роман «Обломов» был закончен в 1858 году. И в эти годы уже многим и многим ясна противоестественность и противозаконность рабства. Это общее настроение. Оно сказалось не только в характере Штольца, активного и деятельного героя романа. Не только в самом Обломове, который не мыслит себя без прежней, крепостной Обломовки и умирает вместе с нею. Нет, даже та самая странность Захара, то, что он и предан барину, и обманывает его, любит и ругает, – тоже свидетельствует о близком конце такого чудовищного явления, как крепостное право. Даже «рыцарь лакейской», как иронически выражается Гончаров, даже раб, обожающий господина, и тот по-своему, по-лакейски выражает свое отношение к рабству. Попросту тем, что скверно делает свое стародавнее дело... Уф! Признаюсь, этот монолог дался мне с не меньшим, если не большим, трудом, чем разгадка тайны человека со шрамом или пестрой ленты. И поэтому я позволю себе наконец замолчать. Сэм. Эй, любезные! Красавцы!
ЛОШАДЕНДУС СВАЛЕНДУС С МОСТЕНДУС
Профессор. Что это ты нынче сияешь, как медный грош? Может быть, опять что- нибудь смешное перечитывал?
Гена. Почему? Что ж я, дальше книжек ничего не вижу?..
Профессор. Так уж и готовый?
Гена. Ну да! А то даже целая повесть! Сядь только, запиши как есть, – и все дела! Эх, жалко, нам уроков много задали, а то я прямо сейчас бы записал – вот бы все читатели со смеху поумирали... Да вы послушайте все по порядку. Приходит, значит, сегодня в школу Игорек наш Малашкин, а в руках у него...
Профессор
Гена. А, может, им тоже будет интересно?
Профессор. Очень возможно, но ждут-то они от нас все-таки другого. Так что отложим твой рассказ про Игорька Малашкина и...
Гена
Профессор. Наоборот! Я весь внимание. Настолько, что успел заметить очень интересную фразу, которую ты сам, может быть, произнес всего только походя.
Гена. Это какую?
Профессор. Да в которой ты выразил мысль, будто бы то, что произошло у вас на уроке физики, уже совершенно
Гена. Вот вы про что... А что ж тут такого? Если хотите знать, я, Архип Архипыч, вообще давно заметил, что писатели очень любят школу описывать. И все почему? Ну, во-первых, каждый в школе учился, так что тут и изучать специально ничего не надо: весь материал – вот он, под рукой. Готовенький! А во-вторых, про школу ведь что ни напиши, все увлекательно получается. В ней всегда столько интересного и смешного происходит, что и выдумывать и даже особенно думать незачем.
Профессор. Ах, вот как! Даже и думать?
Гена
Профессор. Да тут не говорить, тут ехать надо!
Гена. Куда?
Профессор. Разумеется, в школу. Куда же еще?
Первый голос. Эй, Ипсе!
Второй. Чего тебе?
Первый. Давай, друже, скакая играше веселыми ногами в Зеленецкий!
Второй. В кабачару?
Первый. Туда! Дерганем столбуху, яже паче всякого глаголемого бога или чтилища!
Второй. Добро! Только ведь учитель прознает, так на воздусях отчехвостит!
Первый. Объегорим! Да и всего-то одну штофенди!
Второй. Ну, была не была! Наяривай!
Гена. Архип Архипыч, куда ж это вы меня завезли? Они не по-русски, что ли, говорят?
Профессор. Да, пожалуй, что не по-русски. По-бурсацки... Молодые люди! Можно вас на минутку?
Первый. Ши-че ши-го ши-те ши-бе ши-на ши-до?
Второй. Ши-про ши-ва ши-ли ши-вай!
Гена. Глядите, совсем на иностранный язык перешли!
Профессор. Ну, этим-то иностранным и я владею. Шина ши-пра ши-сно ши-вы ши-при ши-ни ши-ма ши-е ши-те ши-ме ши-ня ши-за ши-ду ши-ра ши-ка!
Первый
Второй
Профессор. Не важно, откуда я буду, но уж язык-то ваш я понимаю. Да и подумаешь, хитрость: перед каждым слогом прибавлять «ши»!
Первый. Хитрость не хитрость, а кто ее тебе выдал?
Профессор. Кто? Николай Герасимович Помяловский.
Второй. Это что же, Карась? Облапошить хочешь? Чтобы Карась да нафискалил? Не из таковских!
Профессор. Успокойтесь, не нафискалил. Он всего-навсего написал знаменитые «Очерки бурсы», где прославил и вас и ваши обычаи... Хотя что это я? Ведь вы-то этой книги читать еще не могли. Скажите лучше, как нам пройти в класс? Нам, видите ли, хотелось бы присутствовать при полном сборе бурсаков.
Первый. Так наяривайте вон туда. Сейчас как раз Краснов в класс пришел. Пал Федорыч. А он у нас – лафа!
Второй. Точно! Персона грата! Гуманус эст! Драть дерет, но уж больше десяти розог нипочем не даст.
Профессор. Благодарю, вы меня убедили. Значит, туда?
Первый. Туда, туда! Двигайте от всех скорбей. Фаля! Бар да дым!
