жизненный путь будет долог и тягостен, но, повторяю, в конце его тебя ждет успех, как это и было предсказано.
Я не понимал, зачем он мне все это говорит. Зачем предсказывает то, что я знал наизусть, слово в слово, с семи лет? Я знал, что после обучения медицине и хирургии в Тибете продолжу свое образование в Китае. Но Наимудрейший продолжал говорить. Он взывал к моей бдительности. Он предостерегал меня, чтобы я не впал в искушение доказать западному миру свои исключительные физические и духовные способности, чтобы я не вступал в разговоры об эго и душе.
– Я побывал в Индии и Китае, – продолжал Далай-лама. – В этих странах можно говорить о Высшей Реальности; но я встречал также многих людей Запада. У них совсем иная оценка ценностей. Они преклоняются перед коммерцией и золотом. Их ученые говорят: «Покажите нам душу. Покажите, чтобы мы могли потрогать ее, взвесить, узнать, как она реагирует на кислоты. Назовите нам ее молекулярную структуру, ее химические свойства. Доказательства. Доказательства. Нам нужны доказательства». Им и в голову не приходит, что своим неверием и подозрительностью они убивают всякую возможность добыть эти доказательства, хотя так много и бестолково о них кричат… Однако нам пора выпить чаю.
Он легонько ударил в гонг и дал указания появившемуся ламе. Тот быстро принес чай и продукты, привезенные из Индии. За обедом Наимудрейший рассказывал об Индии и Китае. Он также сказал мне, что хотел бы, чтобы я работал не покладая рук и что он подберет специальных учителей для этого. Не в силах сдержаться, я вдруг выпалил:
– Нет человека более ученого, чем мой учитель – лама Мингьяр Дондуп!
Далай-лама посмотрел на меня и разразился смехом. Вероятно, никто до сих пор не осмеливался говорить с ним таким тоном, но услышать подобное от восьмилетнего ребенка! Однако моя неожиданная реплика, судя по всему, ему понравилась.
– Так, так. Значит, по-твоему, Мингьяр Дондуп самый подходящий человек? А ну-ка, скажи откровенно, что ты о нем думаешь, боевой петушок?
– Господин, – ответил я, – вы сказали, что я обладаю исключительной силой ясновидения. Так вот, лама Мингьяр Дондуп – лучший человек из всех, которых я когда-либо встречал!
Продолжая смеяться, Далай-лама снова ударил в гонг.
– Пусть войдет Мингьяр, – сказал он ламе, который нам прислуживал.
Вошел мой Наставник, приветствуя Наимудрейшего.
– Возьми подушку и садись рядом с нами, Мингьяр, – сказал Наимудрейший. – Твой маленький ученик очень высокого мнения о тебе, и я с ним вполне согласен.
Мой учитель сел рядом со мной, а Далай-лама продолжал:
– На тебя возлагается полная ответственность за обучение и воспитание Лобсанга Рампы. Организуй его обучение так, как считаешь необходимым. Ты просил у меня на это письменного распоряжения, я дам его. Время от времени я буду вызывать Лобсанга Рампу к себе. – Он наклонился ко мне: – Твой выбор хорош, молодой человек. Твой Наставник – друг моего детства и настоящий Мастер в оккультных науках.
Он произнес еще несколько фраз, после чего мы поднялись, откланялись и вышли. По лицу ламы Мингьяра Дондупа я видел, что он доволен мною и тем впечатлением, какое я произвел на Далай-ламу.
– Мы проведем здесь несколько дней, – сказал он мне, – и я раскрою тебе некоторые тайны, скрытые в этих стенах. В нижних этажах есть много коридоров и комнат, где не бывал никто в течение двух веков. Там ты узнаешь много нового об истории Тибета.
Тут к нам подошел лама (все слуги Наимудрейшего имеют звание ламы) и сказал, что отведенные для нас комнаты готовы, они находятся на крыше, по соседству с покоями Далай-ламы. Он проводил нас туда. Вид, открывавшийся на Лхасу, просто поразил мое воображение.
– Его Преосвященство, – сказал лама, сопровождавший нас, – распорядился всюду пропускать вас.
Мой Наставник посоветовал мне немного отдохнуть. Левая нога еще давала о себе знать, я передвигался прихрамывая. Он побаивался, что я могу остаться калекой на всю жизнь. Я отдыхал около часа, затем пришел Учитель и принес чай и пищу.
– Смотри, Лобсанг, что я раздобыл, чтобы заполнить твой пустой желудок. Надо отметить, что кормят здесь прилично, и не воспользоваться этим было бы большой глупостью с нашей стороны.
Меня не надо было долго уговаривать. Когда мы покончили с едой, Мингьяр Дондуп повел меня в комнату, расположенную на другом конце крыши. Там, к великому моему изумлению, в окнах не было привычной для глаз промасленной прозрачной ткани. В них ничего не было, и все-таки это ничего можно было видеть. Я осторожно протянул руку и потрогал это ничего. Ладонь ощутила холод и скользкую, словно лед, поверхность. И вдруг меня осенило – стекло! Я никогда раньше не видел таких оконных стекол. Правда, при изготовлении змеев мы использовали стекло, но то стекло было толстым и непрозрачным. Более того, оно было цветным, а это – словно вода.
Но на этом чудеса не кончились. Открыв окно, лама Мингьяр Дондуп взял в руки медную трубу, обтянутую кожей. Она напоминала музыкальную трубу, только без раструба, и состояла из четырех частей, выдвигавшихся одна из другой. Учитель положил один конец трубы на подоконник и наклонился к другому ее концу. Я, изумленный, подумал, что он собирается играть, но, вместо того чтобы поднести инструмент к губам, мой Наставник прижался к нему глазом.
После некоторого молчания и целого ряда манипуляций с трубой лама Мингьяр Дондуп обратился ко мне со словами:
– Посмотри скорее сюда, Лобсанг, один глаз закрой.
Я повиновался, но через секунду-другую, ошеломленный, отпрыгнул в сторону: на меня надвигался всадник. Я в замешательстве огляделся: в комнате, кроме нас, никого не было. Учитель заливался смехом. Я посмотрел на него с обидой. Что он, околдовал меня?
– Его Преосвященство сказал, что вы великий специалист по оккультным наукам, – сказал я, – но следует ли из этого, что вы должны высмеивать вашего ученика?
Мой вопрос вызвал новый взрыв смеха. Затем Мингьяр Дондуп попросил меня посмотреть в трубу еще раз. Я – не без страха – снова повиновался. Он чуть переместил трубу, и перед моими глазами открылась другая картина. Одним словом, это была обыкновенная подзорная труба, но я видел ее впервые в жизни. И никогда не забуду того всадника! Я часто думаю о том, как какой-нибудь иностранец из какой-нибудь западной страны отказывается верить в существование оккультных явлений. Это невозможно, этого просто не может быть, утверждает он. Так вот, тогда тот всадник тоже казался мне «невозможным»! Далай-лама привез несколько подзорных труб из Индии и очень любил рассматривать в них ландшафт. В Потале я впервые увидел и зеркало, но никак не мог узнать себя в отраженной в нем страшненькой физиономии бледного мальчишки с красным шрамом на лбу и большим носом. Мне приходилось видеть свое отражение в водах реки, но оно было неясным и сглаженным, а это – резким, ясным, четким. Надо ли говорить, что с тех пор у меня нет ни малейшего желания смотреть в зеркало!
Может показаться, что Тибет, в котором нет стекол, подзорных труб и зеркал, – какая-то чудная страна. Но наш народ нисколько не чувствует себя несчастным из-за этого. Он точно так же отказывается и от колеса. Колесо служит скорости, то есть цивилизации. Мы давно поняли, что деловая жизнь столь стремительна, что не оставляет никакого времени на познание духа. Наш физический мир развивался медленно, так что вместе с ним развивались наши эзотерические познания – познания о тайном и скрытом. Тысячелетиями мы проникали в тайны ясновидения, телепатии и других областей метафизики. Действительно, некоторые ламы могут, например, раздевшись донага, сесть в жуткий мороз на снег и силой мысли растопить его под собой, но они никогда не будут делать это на потеху любителям острых ощущений. Ламы, добившиеся высших познаний в оккультных науках, могут оторваться от земли и парить в воздухе, но и это они не станут демонстрировать, чтобы просто позабавить более или менее наивную публику. Настоящий специалист по оккультным наукам в Тибете не раскроет своему ученику всех секретов до тех пор, пока не убедится в достоинстве ученика и его моральном праве знать эти секреты. Поэтому силы и возможности метафизики никогда у нас не опошляются. Они не могут опошляться и употребляться во вред потому, что передаются лишь действительно достойным. И в этих силах нет ничего сверхъестественного, они являются прямым результатом использования законов природы.
В Тибете самосовершенствование человека может идти по двум направлениям: совершенствование в миру и совершенствование отрешением от мира. Выбирающие второй путь удаляются в монастыри, где