не радовали красоты архитектурных сооружений. Сердце давила тоска, жаль было драгоценного времени.
Отец обсуждал какие-то дела с главным настоятелем монастыря и его помощниками, а я бесцельно слонялся по двору, не находя себе места. Я увидел, как здесь обходятся с некоторыми новичками, и меня охватил настоящий ужас.
Рисовая Гора фактически представляла собой объединение из семи монастырей, каждый со своим уставом и со своей учебной программой. Одному человеку было не под силу управлять таким хозяйством, поэтому у главного настоятеля было четырнадцать помощников – блюстителей железной дисциплины, без которой они не мыслили нормального управления.
Когда эта, по выражению отца, «приятная поездка по солнечным долинам» закончилась, я вздохнул с облегчением: больше всего меня обрадовало то, что я не попаду ни в Дрэпунг, ни в Сера – монастырь, расположенный в пяти километрах к северу от Лхасы.
Неделя заканчивалась. У меня отобрали и раздали мальчишкам всех змеев, поломали арбалеты и стрелы с красивым оперением – все это означало, что я уже не ребенок и в игрушках не нуждаюсь. У меня было ощущение, что разбито и мое сердце, но никто не обращал внимания на такую мелочь.
Вечером меня позвали в кабинет отца – красиво обставленную комнату с дорогими старыми книгами вдоль стен. Отец сидел у большого алтаря, который тоже размещался в его кабинете; он приказал мне опуститься на колени рядом с собой. Начиналась церемония «открытия Книги». В огромном фолианте высотой 30 сантиметров и шириной почти метр записывалась история нашей семьи на протяжении нескольких столетий. Здесь были имена всех основателей нашего рода, говорилось об их делах и подвигах, об их деятельности на благо страны и ее Правителя. Я читал историю на старых желтых страницах книги; второй раз ее открыли для меня – а первый раз это было сделано для того, чтобы отметить даты моего зачатия и рождения. Я видел данные, по которым астрологи предсказали мою судьбу. Теперь я лично расписался в книге, так как с поступлением в монастырь у меня начнется новая жизнь. И начнется она завтра.
Тяжелый деревянный инкрустированный переплет плотно прижал страницы, изготовленные вручную из можжевельниковой бумаги. Щелкнули золотые застежки, книга закрылась. Она была очень тяжелой – отец даже пошатнулся, когда поднимал ее, чтобы положить обратно в золотой ящик, который хранился в каменной нише внизу под алтарем. Затем он растопил немного воска на серебряном светильнике и опечатал нишу, чтобы никто не мог коснуться драгоценного фолианта.
Закончив эту часть церемонии, отец повернулся лицом ко мне и поудобнее расположился на подушках. На легкий удар гонга, висевшего рядом, появился слуга. Отец приказал принести ему чаю с маслом. После продолжительного молчания он начал рассказывать мне тайную историю Тибета, насчитывавшую тысячи и тысячи лет, историю, которая была уже древней во время потопа. Он рассказывал о тех временах, когда Тибет омывался морем, о чем свидетельствуют археологические раскопки.
– Даже сегодня, – продолжал отец, – в земле вокруг Лхасы находят скелеты морских животных и остатки диковинных раковин, а также странные изделия из металла, назначение которых никто еще не определил.
Действительно, монахи, обследовавшие пещеры, часто находили такие предметы. Они приносили их отцу. Отец показал мне некоторые из них. Затем он переменил тему разговора.
– Как записано в законе, – сказал он, – ребенок знатных родителей должен воспитываться в суровых условиях; в то же время к ребенку бедняка надо проявлять милость. Перед тем как поступить в монастырь, тебе придется пройти суровое испытание.
Отец напомнил мне об обязанности проявлять абсолютное послушание и повиноваться всем приказам. Его заключительное напутствие никак не способствовало безмятежному сну в последнюю ночь под родительским кровом:
– Сын мой, – сказал отец, – ты думаешь, что я жесток и безучастен к тебе? Меня волнует доброе имя нашей семьи. Слушай, что я тебе скажу: если ты не выдержишь испытания и тебя не примут в монастырь, можешь не возвращаться домой – ты будешь чужим в этом доме.
Не проронив больше ни слова, он проводил меня к выходу. Еще до разговора с отцом я простился с Ясо. Сестра была расстроена: мы с ней часто играли вдвоем, проводили вместе столько времени. Мать уже спала, и я не мог с ней попрощаться. Я вернулся в свою комнату, где должен был провести последнюю ночь. Разложил подушки, устроил из них постель, лег, но спать не хотелось. Я долго размышлял над тем, что сказал отец, думал о его жестокой неприязни к детям, о том, что уже завтра буду ночевать далеко от дома. Луна медленно обходила небосвод. За окном захлопала крыльями ночная птица. Было слышно, как ветер треплет хоругви над крышей. Я задремал, но едва на смену лунному сиянию появились первые лучи солнца, как меня разбудил слуга; он принес мне миску тсампы и чаю с маслом. Я еще не закончил свою скудную трапезу, когда в комнату ввалился Тзу.
– Ну вот, мальчик, – сказал он, – пора нам и расстаться. Слава тебе, Господи! Теперь я смогу вернуться к моим лошадям. А ты веди себя как следует и не забывай, чему я тебя научил.
После этих слов Тзу повернулся на каблуках и вышел.
Такая манера прощаться была наиболее человечной, хотя тогда я еще не понимал этого. Эмоциональное прощание могло бы превратить мое первое – и, как мне казалось, последнее – расставание с домом в неописуемую пытку. Если бы проснулась мать и вышла проститься со мной, то я наверняка принялся бы упрашивать ее оставить меня дома. Многие маленькие тибетцы окружены в детстве заботой и лаской; мое же детство было суровым во всех отношениях. Как я впоследствии узнал, эти невеселые проводы были устроены мне по распоряжению отца – чтобы я как можно раньше вырабатывал дисциплину и твердость характера.
Наконец я закончил завтрак, сунул под плащ миску для тсампы и чашку. Еще один плащ я взял на смену; сделав из него что-то вроде узла, я засунул туда пару войлочных сапог. Когда я вышел из комнаты, кто-то из слуг попросил меня идти тихо, чтобы никого не разбудить в доме. Я осторожно шел коридором. За время, пока я спускался по лестнице и выходил на дорогу, слабая утренняя заря уже занялась настоящим днем.
Так я, одинокий, испуганный, с тяжестью на сердце, оставил свой родной дом.
ГЛАВА 4 У ВРАТ ХРАМА
Дорога вела прямо к монастырю Шакпори – «Храму Медицины». Да, эта школа славилась своей строгостью!
Я прошагал не одну милю под все более палящим солнцем. У ворот, открывающих внутренний двор монастыря, я встретился с двумя мальчиками, пришедшими сюда с той же целью, что и я. Мы некоторое время настороженно изучали друг друга и, пожалуй, не очень друг другу понравились. Но так или иначе, положение вынуждало нас быть достаточно общительными.
Сначала мы робко постучались. Никакого ответа. Затем один из мальчиков поднял большой камень и принялся колотить им по воротам. Такой грохот не мог не привлечь внимания. Появился монах с палкой – со страху нам показалось, что у него в руках не палка, а целое дерево.
– Что вам нужно, дьяволята? – спросил он. – Неужели вы думаете, что мне нечего больше делать, как только открывать ворота таким соплякам?!
– Мы хотим стать монахами, – ответил я.
– Монахами? Да вы больше похожи на мартышек. Ну, хорошо, постойте здесь. Когда регент освободится, он вас примет.
Дверь захлопнулась, едва не прибив одного из моих спутников, имевшего неосторожность к ней приблизиться.
Наши ноги устали и затекли, пришлось сесть прямо на землю. В монастырь и из монастыря то и дело шли люди. Из маленького окошка в стене доносился вкусный запах пищи, обостряя голод до спазмов в животе. Ох, как же хотелось есть!
Наконец дверь резко распахнулась, и в проеме показался высокий и тощий человек.
– Ну и чего же вы хотите, маленькие бездельники?
– Мы хотим стать монахами.
– Боже милостивый, – воскликнул он, – кто только не лезет сюда!
