резкие и кричащие. Кругом не видно было ни движения, ни малейшего признака жизни, за исключением этих странных, покрытых панцирями существ, замертво валявшихся на земле. При виде этого меня даже в астральном теле пробрала дрожь. Красное море с клочьями красной пены, красные скалы, красный песок, существа с красными панцирями, а над всем этим красное солнце, словно угасающие угли костра, костра, который вот-вот рассыплется в ничто.
Лама Мингьяр Дондуп сказал:
— Это умирающий мир. Здесь нет больше круговращения. Этот мир дрейфует в космическом море, словно покинутый командой корабль. Это спутник умирающего солнца, которое вскоре погаснет и превратится в звезду — карлик без жизни, без света. Когда-нибудь она, возможно, столкнется с другой звездой, дав таким образом жизнь другому миру. Я привел вас сюда, ибо в этом мире есть все же жизнь высшего порядка, имеющая своей целью изучение и исследование явлений подобного рода. Оглянитесь вокруг.
Он обернулся, указал правой рукой вдаль, и мы увидели три огромные башни, уходящие высоко в красное небо. На вершинах этих башен горели и пульсировали ярким желтым светом, словно живые, три блестящих хрустальных шара.
Пока мы стояли в раздумьях, свечение одного из шаров изменилось, став ярко-синим. Лама Мингьяр Дондуп сказал:
— Идемте, они приветствуют нас. Спустимся в толщу земли, где они живут в подземных помещениях.
Все вместе мы переместились к основанию башни и, оказавшись под ее конструкцией, увидели вход, закрытый мощной плитой из неведомого металла, который своим блеском, как шрам, выделялся на красной бесплодной земле. Мы проникли сквозь него, ибо ни металл, ни камень, ни что-либо иное не является преградой для тех, кто пребывает в астрале. Мы неслись вдоль одних и пересекали другие длинные красные коридоры из мертвого камня, пока наконец не оказались в просторном зале, в окружении карт, таблиц, неведомых машин и приборов. В центре зала находился длинный стол, за которым сидели девять мужчин весьма преклонного возраста, но сильно отличавшихся друг от друга внешне. Один был высок и худ с остроконечной головой в форме конуса. Другой — низкорослый коренастый крепыш. Каждый чем-то отличался от остальных. Нам стало ясно, что все они были родом с разных планет и принадлежали к разным расам. К человеческим ли? Скорее их можно было бы назвать гуманоидами. Все они были человеческими существами, но у одних человеческих черт было больше, у других — меньше.
Мы почувствовали, что все девять неотрывно смотрят в нашу сторону.
— А, — телепатически сказал один, — к нам гости издалека. Мы видели, как вы приземлялись здесь, у нашей исследовательской станции. Добро пожаловать.
— Досточтимые Отцы, — сказал лама Мингьяр Дондуп. — Я привел к вам двух прилежных учеников, только что вступивших на стезю ламаистского священничества и стремящихся к знаниям.
— Тем более мы рады их видеть, — сказал высокий человек, по-видимому, главный среди них. — Мы окажем вам всяческую помощь, как помогали и прежде.
Для меня это была настоящая новость, поскольку я и не подозревал, что мой Наставник совершает такие дальние астральные путешествия в космических просторах.
Коротышка смотрел на меня и улыбался. Потом сказал на универсальном телепатическом языке:
— Я вижу, юноша, что тебя чрезвычайно заинтриговало несходство нашего внешнего облика.
— Досточтимый Отец, — ответил я, несколько ошеломленный той легкостью, с какой он проник в мои мысли, в мысли, которые я так старался скрыть. — Так и есть. Меня изумляют различия в вашем внешнем облике, и мне пришло в голову, что вы все не можете быть людьми с Земли.
— Твоя догадка верна, — сказал коротышка. — Все мы относимся к роду человеческому, но из-за внешних условий мы изменили свой облик и в какой-то мере рост. Но разве не замечаешь ты того же самого на своей планете, где на земле Тибета для охранной службы отбираются монахи семи футов ростом. А в другой стране того же мира живут люди вдвое ниже, и вы называете их пигмеями. И те, и другие люди; и те, и другие способны давать потомство друг с другом, несмотря на разницу в росте, ибо все мы люди со структурой, основанной на молекулах углерода. Здесь, в данной Вселенной, все зависит от базовых молекул углерода и водорода, поскольку из этих кирпичиков состоит вся структура вашей Вселенной. Мы же, путешествуя по иным Вселенным далеко за пределами этого ответвления нашей туманности, знаем, что иные Вселенные построены из иных кирпичиков. В одних это кремний, в других — кальций, в третьих — еще что-то, но населяющие их существа совсем не похожи на людей из этой Вселенной, и, к нашему глубокому сожалению, между нашими и их мыслями не всегда можно найти сходство.
Лама Мингьяр Дондуп сказал:
— Я привел сюда этих двух молодых лам с тем, чтобы они увидели стадии упадка и гибели планеты, истощившей свою атмосферу, где атмосферный кислород, вступив в реакцию с металлами, сжег их и превратил все в мельчайшую пыль.
— Так и есть, — сказал высокий человек. — Мы хотели бы особо указать этим юношам, что все, что рождается, должно умереть. Всякое существо живет отведенный ему срок, и этот отведенный срок исчисляется в единицах жизни. Единица жизни всякого живого существа — это один удар его сердца. Жизнь планеты составляет 2700 000 000 сердечных сокращений, после чего планета умирает, но из смерти одной планеты зарождаются другие. Срок человеческой жизни тоже равен 2700 000 000 сердечным сокращениям, впрочем, как и любого насекомого. У насекомого, живущего всего одни сутки, происходит за это время 2700 000 000 сердечных сокращений. У планеты — разумеется, с известными отклонениями — одно сердечное сокращение может происходить один раз в 27000 лет, после чего весь мир сотрясается в конвульсиях, пока планета не станет готовой к следующему удару сердца. Стало быть, всякая жизнь, — продолжал он, — имеет один и тот же срок, но разные существа живут с разной скоростью. Земным существам — слону, черепахе, муравью и собаке — всем им отмерено одинаковое число сердечных сокращений, но сердца у них бьются с разной скоростью, потому и кажется, что одни живут больше, другие меньше.
Для нас с Джигме все это было захватывающе интересно, поскольку объясняло многое из того, о чем мы догадывались у себя на родине, в Тибете. В Потале нам доводилось слышать о черепахе, живущей многие годы, и о насекомых, чья жизнь измеряется одним летним вечером. Теперь нам стало ясно, что их чувства так же ускоряются, чтобы не отставать от стремительно бьющихся сердец.
Коротышка, казалось смотревший на нас с явным одобрением, сказал:
— Да, и не только это. Многие животные представляют собой различные функции тела. Корова, к примеру, как всякому ясно, является просто ходячей молочной железой, жираф — это шея, собака — ну, всем известно, что у собаки всегда на уме — принюхаться, какие новости принесет ветер, — зрение у нее слабовато, так что собаку можно считать носом. Другие животные точно так же соответствуют различным частям организма. Скажем, южноамериканский муравьед может рассматриваться как язык.
Какое-то время мы вели телепатическую беседу, узнавая много нового и необычного, усваивая все со скоростью мысли, как это и бывает в астрале. Наконец лама Мингьяр Дондуп встал и сказал, что нам пора их покинуть.
Возвращаясь, мы увидели блеск золотых крыш Поталы в морозном солнечном свете. Наши застывшие тела были тяжелы, полузамерзшие суставы сгибались с трудом.
Итак, думали мы, ковыляя на заледеневших ногах, закончилось еще одно путешествие, еще одно испытание. Что дальше?
В чем мы, тибетцы, достигли совершенства — так это в науке исцеления с помощью лекарственных трав. До самого последнего времени Тибет был закрыт для чужеземцев, и наша фауна и флора никогда не была ими исследована. А на высокогорных лугах растут удивительные растения. Например, кураре и «недавно открытый» мескалин были известны в Тибете еще многие столетия назад. Мы могли бы излечить многие недуги Западного мира, но сначала люди Запада должны обрести чуть больше веры. Впрочем, все равно жители Запада в большинстве своем безумцы, так что беспокоиться не о чем.
Каждый год наши экспедиции, куда входили наиболее преуспевшие в науках, отправлялись на сбор целебных трав. Растения и пыльца, корни и семена — все это тщательно собиралось, сушилось и упаковывалось в мешки из ячьей кожи. Я любил эту работу и хорошо учился. А теперь оказывается, что растений, которые я хорошо знал там, здесь достать невозможно.
В конечном счете меня сочли достойным пройти Церемонию Малой Смерти, которую я описал в книге
Сырой, промозглый коридор в толще горы в нескольких сотнях футов под скованной морозом поверхностью земли был погружен в замогильный мрак. Подобно струйке дыма, я плыл сквозь черноту этого коридора и, постепенно осваиваясь в этой черноте, начинал различать смутное фосфоресцирование покрытой плесенью растительности, цепляющейся за камень стен. Изредка там, где растительность была погуще, а свечение ярче, взгляд улавливал желтый блеск золотой жилы, бегущей вдоль горного туннеля.
Я беззвучно плыл вперед, не ощущая времени, с одной лишь мыслью о том, что я должен идти все дальше и дальше в недра земли, ибо это был решающий для меня день, день моего возвращения после трехдневного пребывания в астрале. Время шло,