Жаку Фоккару он шепнул: — Они все хотят, чтобы я ушел…

К четырем часам утра де Голль пошел прилечь в своей спальне, через две двери от кабинета. Ставни там всегда были закрыты, поскольку окна выходили на улицу. Завтра, то есть уже сегодня, генералу предстояло получить верительные грамоты от нового посла Соединенных Штатов, родственника Кеннеди, чьи мысли и сейчас легко можно было предугадать: «Речь генерала только подтвердила его поражение». Завтра де Голль наденет военную форму.

К рассвету площадь перед Сорбонной напоминала огромный лазарет под открытым небом. Все кашляли, глаза у всех слезились, воздух был пропитан газом. Раненые в руку или в голову, обмотанные белыми тряпками, спали на ступенях часовни. Туда-сюда сновали настоящие или самозваные санитары в белых халатах. Теодора и Порталье поддерживали легко раненого Марко, ему осколком гранаты попало по икре. Друзья подозвали санитарку, студентку с медицинского факультета, и попросили промыть и продезинфицировать рану. У главного входа врач в громкоговоритель сзывал на помощь добровольцев.

— Оставайся с Марко, — сказал Порталье Тео, — я пойду, у меня и повязка есть.

Он сам повязал себе на руку белый платок с красным крестом, нарисованным фломастером. Порталье присоединился к бригаде с носилками, которая быстрым шагом направилась по улице Виктор-Кузен, поднимавшейся в гору. На перекрестке улицы Кюжас им пришлось повернуть назад. Навстречу выбежали ребята в джинсовых куртках с криками: «Они атакуют!» Чуть дальше, на углу улицы Суффло, разорвалась граната, и Порталье закрыл нос шейным платком. Новоиспеченные санитары бросились к Сорбонне, а Порталье, который шел впереди всех, повернул на улицу Кюжас вместе с предупредившими их ребятами.

— Эй! Не туда, на бульваре полно легавых!

— Вот именно, — заявил какой-то тип, ткнув ему в лицо трехцветное удостоверение.

— Попался, хитрец!

Четверо парней схватили Порталье и сорвали с него кое-как сделанную повязку:

— Если ты санитар, тогда я — Папа Римский!

Они потащили его вниз по улице к бульвару Сен-Мишель и затолкали в синий фургон. Получив дубинкой по голове, Порталье был наполовину оглушен. Внутри машины, на сиденьях и на полу, набилось уже человек двадцать. Порталье оказался между португальским рабочим и двумя английскими туристами, которые возмущались на своем языке.

— Лучше заткнитесь! — сказал им жандарм снаружи. — А то бросим вам гранату в машину, а вас — в Сену!

— What did he said? — спросил турист, вцепившийся в свой искореженный фотоаппарат.

Было почти нечем дышать. Полицейские втолкнули к пленникам смуглого юношу:

— Залезай, Мухаммед!

— Сидел бы дома, черножопый!

— Я изучаю философию! — прокричал парень, и ему палкой выбили два зуба. Все лицо у него было в плевках.

Через час или два (в таких ситуациях трудно сказать, сколько прошло времени) машина тронулась и вскоре доставила свой улов в Божонское отделение. С заложенными за голову руками всем арестованным пришлось по очереди пройти по коридору из заграждений, среди полицейских, которые били их дубинками и оскорбляли. Дальше пленники оказались во внутреннем дворе, переоборудованном под лагерь с колючей проволокой, чтобы лучше охранять узников, и прожекторами по углам. Они долго стояли под дождем, слыша, как из открытых окон несутся крики. Служащие префектуры в полевой форме завели узников в помещение, предварительно разбив их на группы, чтобы обыскать и установить личность. Усатый полицейский, взглянув на паспорт Порталье, швырнул его на пол. Порталье нагнулся подобрать его, получил солдатским ботинком в живот и скрючился, дыхание у него перехватило. Последовал удар дубинкой по почкам, и Порталье упал на пол, закусив губу. Рядом с ним рыдала студентка лет двадцати. Трое озверевших полицейских таскали ее за волосы. Они сорвали с нее блузку и мини-юбку и принялись рвать ей волосы: «Шлюха! Мерзавка! Вот увидишь, что такое СС!» Потом они стали избивать ее черенками от метел. Повсюду слышались крики, проклятия, виднелись пятна крови, многих тошнило.

Так прошел целый день, а потом Порталье, девушка с изуродованными волосами и прихрамывающий безработный, все в лохмотьях и синяках, так и не поняв, как это случилось, оказались посреди улицы. Порталье вспомнил о квартирке Корбьера. Она была совсем близко, на улице Лорда Байрона. Была суббота, так что, может, друг приехал в увольнительную?

Уже светало, а переговоры в Министерстве по социальным вопросам в доме номер 27 по улице Гре- нель все не кончались. Со вчерашнего вечера представители предпринимателей и рабочих профсоюзов сидели друг против друга в длинном зале, освещенном высокими светильниками, за столами, поставленными буквой П. За спиной у них на каминных полках стояли растения в горшках. Кто-то дремал, склонившись над блокнотом или над графином с водой. Микрофонов не было, и переговорщики едва слышали то, что говорилось на противоположном конце зала, но премьер-министр, который вел заседание и выступал в роли третейского судьи, говорил достаточно громко. Он сидел между двух окон, выходивших в сад, одно из которых было открыто, и решал, кому дать слово, на кого нажать, расспрашивал, шутил и, как школьный учитель, то поощрял кого-то, то выражал неодобрение, нахмурив брови. Эти господа в унылом облачении придирались к цифрам и не переставая спорили по мелочам. Время от времени, чтобы дать всем успокоиться или тайно переговорить с одной из сторон, приходилось устраивать перерыв на несколько минут. Жорж Помпиду выходил выкурить сигаретку и посылал своего подручного Ширака незаметно посовещаться с Жоржем Сеги. На самом деле на этих переговорах было всего два реальных собеседника: правительство и Всеобщая конфедерация труда. Остальных позвали для отвода глаз, особенно Демократическую конфедерацию, известную своими левацкими настроениями. Потом все возвращались в зал, и Ширак потихоньку сообщал премьер-министру результаты тайных переговоров:

— Сеги потребует увеличения минимальной почасовой оплаты до трех франков.

— На тридцать пять процентов?

— Мы договорились на двух франках семидесяти центах. Они ведут себя разумно.

— У нас общие интересы: труд и порядок.

— Значит, Конфедерация предложит три франка.

— Для проформы. Очень хорошо.

Премьер-министр повернулся к Жоржу Сеги и

Кразуцки, которого за лысину товарищи прозвали Кудрявым.

— Мы говорили о минимальном размере почасовой оплаты труда, — сказал Сеги.

— Три франка!? — повторил господин Гювлен, представлявший предпринимателей.

— Три франка, — с улыбкой подтвердил Сеги.

— Согласен! — буркнул господин Гювлен.

Два Жоржа, Помпиду и Сеги, в недоумении переглянулись. Предприниматели были готовы идти на жертвы, лишь бы кончились забастовки и заводы снова начали работать. Дальше начали обсуждать детали. Люди из Демократической конфедерации несколько раз попытались завязать чисто политическую дискуссию, но это только затрудняло переговоры. Когда рассвело, было решено продолжить после обеда. Делегаты поехали передохнуть на пару часов, а премьер-министр отправился в Матиньон и продолжил работу. Он открыл окно на балкон в своем кабинете, снял серый пиджак и бросил его на кресло, развязал галстук, накинул шерстяную кофту с длинными рукавами, а потом с сигаретой в зубах пошел прогуляться по траве в саду. Он обязательно должен был добиться успеха. Цены росли, владельцы машин отливали бензин из соседских баков, чтобы хоть как-то доехать, набережная Сены напоминала мусорную свалку, девять миллионов человек прекратили работу. Это было уже слишком. Но если страна оправится, это будет заслуга Помпиду. Он докажет генералу, что именно его хитрости и уловки привели к нужному результату. Премьер