что не сможет прожить без меня.
На днях она сказала, что ей кажется, Эттера кое о чем догадывается.
— Она заходила ко мне в комнату после того, как я ушла к вам, — сказала она, — а утром спросила, где я была. Пришлось сказать, что я спускалась в кухню. К счастью, она за мной не следит. Правда, не знаю, верит она мне или нет. Надо быть осторожнее.
Я попросил Наттану объяснить, о чем именно она просила меня не заводить больше речь.
— Поженись мы, Наттана, и нам не пришлось бы больше прятаться.
— Если вы чего-то стыдитесь, Джонланг, то я — нет!
— Я не стыжусь, но все как-то ненормально.
Эти слова, которые относились вовсе не к нашим отношениям, а к нашему притворству, не на шутку рассердили Наттану.
— Если вы считаете, что это ненормально, я не буду больше приходить.
Мне пришлось пуститься в объяснения.
— Нет, вы считаете, что это ненормально, — сказала Наттана. — Вам стыдно — за себя и за меня. А я только и откладываю объяснение, чтобы Эттере было легче. Ей это известие причинит боль. Она такая же, как вы!
Я пытался протестовать, Наттана ничего не хотела слушать.
— Ладно, — сказала она наконец, — сегодня ночью я к вам не приду!
Что толку было говорить, как я хочу ее. Честно признаться, я был рад, что выпала возможность побыть одному, но мне несносна была мысль, что Наттана отвоевала себе право не приходить ко мне.
Атт ловко, быстро управлялся с раствором. В последнее время он стал все больше походить на этакого грубоватого деревенского шутника. Эк наблюдал за тем, как ложатся каменные блоки, — занятие ответственное, целиком поглощавшее его внимание. Моя работа состояла в том, чтобы по сигналу поднимать, опускать или удерживать ворот на нужной высоте. Я был без куртки: работа, достаточно нелегкая, согревала, да и передышки были слишком короткие, чтобы замерзнуть. Итак, в любовники Наттане достался разнорабочий — именно разнорабочим я себя постоянно ощущал. Руки мои, привыкшие иметь дело с камнем и веревкой, загрубели, покрылись мозолями. Некогда тонкий стилист Джон Ланг превратился совсем в другого человека; ум мой тоже притупился, и чувства утратили остроту.
День шел своим чередом, подобно многим другим дням, и все же в нем было что-то необычное. Ощущение счастливого чуда, как и прежде, удивляло и дарило радость, но уже не вытесняло иных, посторонних мыслей. До сегодняшнего дня лишь одно могло тревожить меня — нетерпение, недуг легко излечимый. Любовь Наттаны была столь велика, что я не особенно боялся быть, брошенным. Но сейчас в душу закралась печаль. Почему мы постоянно ссоримся? Почему наши мысли и чувства не в ладу?..
Трое разнорабочих возвращались в усадьбу.
Хотя буря еще явно не улеглась в сердце Наттаны и она не торопилась менять гнев на милость, я знал, что приветствовать меня она будет как обычно — почтительным наклоном головы и быстрым зеленым блеском глаз. Когда мы встречались в присутствии других, она настолько владела собой и с таким совершенством играла роль хозяйки дома, что трудно было поверить, что я уже обладал ею и она мечтает о том, чтобы это повторилось; и все же — не рассудком, а подспудно, в глубине души — я чувствовал: это так.
Хорошо потрудившиеся работники, усталые и голодные, тяжело топали башмаками по кухонному полу. Эттера, которой я побаивался — ведь в ее глазах я совершал нечто предосудительное, — хлопотала у очага, не оборачиваясь к нам. Братья разбрелись по своим комнатам. По дороге к себе я заглянул в гостиную. Увидев сидящую за столом Наттану, я почувствовал, как у меня перехватило дыхание. Да, я, несомненно, любил ее.
Наттана быстро подошла, взяла меня за руку:
— Я весь день только о вас и думала.
— А я — о вас.
Голоса у нас обоих дрожали. Она поднесла мою руку к губам, но честь была непомерно велика, и я удержал Наттану.
— Эттера может войти! — быстро прошептала она.
Руки мои безвольно опустились… Теперь говорить было легко, но сердце по-прежнему отчаянно билось.
— Приходи сегодня, Наттана!
— Конечно! Но поторопитесь, ужин уже почти готов.
Радостное, счастливое нетерпение вновь охватило меня.
Наттана запаздывала, но наконец бесшумной тенью скользнула в комнату.
Одним движением сбросив плащ, она почти выкрикнула мое имя, голос ее звучал возбужденно, готовый сорваться, она словно не замечала, что стоит передо мной совершенно нагая. Я хорошо знал ее тело, изучив каждую его линию, каждый изгиб. Теперь в нем не было тайны, но и не было на свете ничего более желанного.
— За ленчем Эттера снова будет дуться, — сказала она. — Я провела целый день одна и все думала, думала. Даже работать не могла! Еле удержалась, чтобы не пойти к вам и не сказать, что виновата.
— Мне тоже жаль.
— Мы оба виноваты! Если Эттера еще не уверена, то догадывается. Я знаю, что вы думаете, но прошу, не говорите об этом.
— Не буду. Иди ко мне!
Наттана послушно скользнула под одеяло. Я поцеловал ее и крепко обнял, но она отодвинулась и сказала:
— Я знаю: вы думаете, что мы ссоримся оттого, что скрываем все от других, и это держит нас в напряжении…
— Да, Наттана! Мне бы хотелось уехать отсюда.
— И мне, но мы не можем, а если бы и могли, куда бы мы поехали?
— Позволь мне сказать, Наттана. Это единственное решение.
— Почему вы всегда недовольны тем, что имеете, Джонланг?
— А вы, Наттана, довольны?
На мгновенье она умолкла, и я обрадовался этой передышке, устав от слов, но голос Наттаны вновь зазвучал, неотступный:
— Да, Джонланг, и я недовольна, хоть это и неправильно. Но если я свяжу себя с вами навсегда, будет только хуже.
— Довольствуйся тем, что имеешь, — сказал я. — Что тебя тревожит?
Я целовал и гладил ее, стараясь отогнать недобрые мысли, но Наттана лежала неподвижно, не отвечая на мои ласки.
— Ах, я во всем сомневаюсь, Джонланг. Раньше хоть я и боялась, что все сложится неудачно, но в глубине сердца надеялась…
— Что же неудачно, Наттана?
Она лежала в моих объятиях, и огонь желания палил, ослеплял меня.
— Не знаю, но я чувствую — что-то неладно, — сказала она так, словно ей не было никакого дела до моих чувств и желаний; в эту минуту я почти ненавидел ее. — Но это не ваша вина, милый Джонланг. Вы сделали все, что смогли.
— Все прекрасно, — сказал я, целуя ее. — Лучше и быть не может.
И снова, не в силах противиться желанию, прильнул к ее безвольным губам.
— Вы хотите меня? — спросила она, неожиданно изменившимся, удивленным голосом. Преград больше не было.
Казалось, я держал в объятиях свое счастье, но оно все дальше ускользало от меня. Обладание телом Наттаны дарило легкой радостью, и только.
Однако теперь желание настигло девушку, она прижалась ко мне, всхлипывая, и казалась
