Атт спросил о распорядке дежурств на перевале. Предложенное Доном распределение обязанностей не очень понравилось ему, особенно то, что Самер будет дозорным, а Гронан — поваром и фуражиром. Оба слишком нерасторопны.
Вошли Эттера с Наттаной и присели возле огня. Скоро пора ложиться. Когда же мне перемолвиться с Наттаной?
Эттера тоже задала несколько вопросов, и постепенно разговор затих.
— Я думаю, Ланг очень устал, — неожиданно сказала Эттера. — Не стоит его задерживать.
Наттана взглянула на меня, как мне показалось, с упреком, и не успел я перехватить ее взгляд, как она потупилась.
— Да, я действительно устал, — сказал я, вставая, и обошел всех по очереди, сказав каждому «спокойной ночи» и задержавшись перед Наттаной, выжидая, пока она не взглянет на меня. Взгляд ее был бесстрастным, только изумруд блеснул на яркой белизне белков.
Я поднялся в ее мастерскую, закрыл за собой дверь и приоткрыл другую, ведущую в спальню. Поставив свечу на стол, сел и стал ждать. Я должен был повидаться с Наттаной наедине и высказать все, что у меня на сердце. Необходимость действовать расчетливо, втайне, не доставляла особого удовольствия, однако сейчас это мало что значило. Страсть, как разлившаяся река, поглотила меня, и я был не в силах противиться, даже если бы и захотел. И эта река, в своем разливе, должна увлечь и ее.
Я боялся, что не выдержу слишком долгого ожидания, — так билось мое сердце, но скоро на лестнице раздались голоса и смолкли; Наттана, как обычно, проходила в свою комнату через комнату Эттеры. Мгновение спустя сквозь приоткрытую дверь донесся звук отпираемой дальней двери, веселый голос Наттаны, прощающийся на ночь с сестрой, и, наконец, к моему величайшему облегчению, дверь захлопнулась. Наттана была в спальне одна. Скоро она обнаружит меня. Я не сводил с двери глаз.
Наттана что-то тихо напевала, вдруг пение оборвалось. Раздались шаги, все ближе. Голова Наттаны выглянула на мгновение и скрылась. Дверь сначала прикрылась, потом широко распахнулась, и Наттана быстро и тихо вошла в мастерскую, мягко закрыв за собой дверь, потом взглянула на меня, приложив руку к груди:
— Что вы хотите, Джонланг?
— Поговорить с вами, Наттана. Подойдите ближе?
Она нерешительно подошла. Я подвинулся, освобождая ей место на скамье. Все так же неуверенно она села.
— О чем поговорить?
— Я снова прошу вас быть моей женой.
— Нет, — коротко ответила она. — Ради нас обоих.
— Я не отстану от вас с этим вопросом, Наттана. Помните!
Я придвинулся к девушке, взял ее за руку.
— Бедный Джонланг!
Я выжидал, собираясь с силами; Наттана тоже ждала, что я скажу. Пламя свечи на столе почти не колебалось, горело беззвучно и ровно. И, словно глубокая река, оно увлекало нас за собою.
Слова, которые мне предстояло сказать, я уже не смогу взять обратно, они должны так многое изменить, но смолчать в эту минуту означало бы навек отравить себе жизнь сознанием собственной трусости.
— Все равно, Наттана, вы принадлежите мне, хоть и отказываетесь стать моей женой.
— Да… это правда, — глухо отвечала она.
Сначала медленно, затем, подобно некоей могучей волне, ко мне вернулась решимость. Повернувшись к девушке, я обнял ее:
— Не знаю, что это —
— Вы хотите меня? — переспросила она, вся дрожа. — Но и я хочу вас.
Я впился в ее губы, так что мучительно перехватило дух. Зубы наши клацнули, столкнувшись; мы все теснее прижимались друг к другу.
— Будьте моей, Наттана.
Итак, слова были сказаны.
Она откинула голову:
— Я — ваша, возьмите меня.
Это было так просто, что я не мог поверить.
— Мы должны принадлежать друг другу, Наттана. Так не может больше продолжаться.
— Нет, это невозможно, пока вы здесь… и вы тоже не можете уехать теперь.
— Я и не думал ни о чем подобном, когда дал слово Дону.
— А я думала. Я все знала заранее.
Чтобы унять ее дрожь, я все теснее прижимал ее к себе, но как трудно было подобрать точные слова!
— Я так боялась, что вы не вернетесь, Джонланг. Потому что знала: мы будем вместе, если… если вы этого захотите.
Теснее, еще теснее!
— Но это не заставит меня выйти за вас, — неожиданно сказала Наттана. — И не думайте! Я слишком дорожу вами.
— Но я буду надеяться.
— Нет, вы не должны, Джонланг.
— Должен! Вы — моя!
Но она, я чувствовал, принадлежала мне лишь наполовину, и это было невыносимо…
— Я хочу вас всю, Наттана.
— Вы можете попытаться меня переубедить, — сказала она мягко. — Но не надейтесь.
— Я не оставлю надежды.
И снова мы сделались как чужие. Я попытался было задержать ее, но мои руки лишь покорно слушались меня… Так вот, значит, что такое страсть?
— Мы оба все время чего-то боимся, разве не так? — тихо спросила Наттана.
— Это не просто страх.
— Ничего страшного. Ребенка у нас не будет. Ведь мы его не хотим. Я знаю, что сделать.
— Но, кроме того, Наттана…
Она вздрогнула, голос ее прозвучал резко, почти визгливо:
— Джонланг, вы хотите все испортить!
Что я мог ответить?
— Я хочу вас. Пойдемте ко мне, Наттана.
Закрыв лицо руками, она застыла в нерешительности.
— Если вам кажется, что это дурно!.. — воскликнула она.
— Пойдемте!
Она напряглась и отстранилась, стараясь взглянуть мне в глаза.
— Я приду, — сказала она наконец, — но вы пойдете первым, а я приду попозже.
Я выпустил ее из своих объятий. Непоправимый шаг был сделан.
Дверь моей комнаты беззвучно открылась. Со свечой в руке, босая, закутанная в плащ, появилась Наттана. Все так же молча, быстрым и решительным движением она заперла дверь и поставила свечу на стол. Плащ мягко скользнул на пол. Наттана нагнулась над свечой, и свет на мгновение затрепетал на ее шелковистой коже.
Лежа в темноте, под теплыми одеялами, мы целовались, как делали уже не раз, и знакомые ощущения снимали неловкость, но все же медленно, с робостью касаясь такой еще непривычно близкой чужой наготы. Маленькое, стройное, бесхитростное тело Наттаны прильнуло ко мне. Она всхлипывала, сама явно не понимая почему. Счастье нахлынуло внезапно, и, главное, не было ничего естественнее и проще,
