хотелось хоть как-то подбодрить ее, помочь ей, что это постоянно причиняло мне сладкую боль. Я стал рассказывать о том, как мы живем, о своих домашних. Речь моя, достаточно бессвязная, не была рассчитана на успех или даже на то, чтобы ее просто слушали. Но мне удалось позабыть об усталости, о словно налитых свинцом ногах. Потом я поинтересовался, о чем думает Наттана.
— Вам интересно? Хотите, чтобы я продолжал?
— Да.
Голос ее прозвучал из темноты совсем не оттуда, откуда я ждал. Итак, я продолжил рассказ, поведал о своем детстве, сравнивая его с детскими годами Наттаны, припомнил конфликты с родителями, правила, в которых меня воспитывали, детские обиды, все темные и светлые минуты.
Когда дорога свернула вправо, мы отчетливо увидели чуть впереди желтый фонарь Эка, который по- прежнему, слегка раскачиваясь, медленно, но безостановочно продвигался вперед. Потом дорога пошла ровнее, фонарь часто превращался в слабое мерцающее пятно. Налево крутые выступы скал временами скрывали от нас путеводный свет, мы оставались в беспросветной тьме. Если фонарь слишком удалялся, я прерывал рассказ, чтобы издать трудноописуемое островитянское восклицание, примерно равнозначное нашему: «но!», «пошла!». Все четыре лошади дружно реагировали на команду, и скоро белый круп Фэка начинал удаляться. Если реакции не следовало, я оставлял Наттану и шел вперед, по звуку и на ощупь определяя, кто отстал, шлепком подбадривал уставшую лошадь. Потом останавливался, пропуская кавалькаду вперед.
— Где вы, Наттана?
— Здесь.
И снова я шел рядом с ней. В эти минуты я словно жил двойной жизнью: все чувства были обращены к нашей дороге в ночи, к Наттане, к лошадям, а в душе разгоралось яркое пламя воспоминаний, так что, казалось, вокруг даже становилось светлее. Я говорил откровеннее, чем когда-либо, даже наедине с собой. Я просто не мог не быть честным, громко обращаясь к своему невидимому слушателю. Я рассказал о своих юношеских влюбленностях, о некоторых болезненных переживаниях молодого человека, описал неудачное сватовство к Мэри Джефферсон.
Наттана почти все время молчала, но по коротким вопросам, которыми она иногда прерывала меня, видно было, что слушает она внимательно. Порою я спрашивал себя, уж не раскаюсь ли я позже в своих откровениях, но молчаливая фигура шедшего рядом слушателя каждый раз заставляла уверяться в обратном.
Так текли часы. Дорога не казалась мне скучной, я не знал, как долго мы идем и где мы сейчас, но понимал, что конец уже близок. Все преходящее осталось позади. С Дорной было иначе. Там, тогда я разговаривал с ней. Здесь ответом мне была тишина.
Тьма сгустилась, но я почувствовал близость невидимой земли. Дорога шла на одном уровне. Должно быть, мы проходили по одному из полей, расположенных ниже усадьбы Файнов, — слишком напоминало оно большинство земель этого имения. Немного выше, слева, светилось яркое желтое пятно, наверное, на приличном расстоянии, потому что мы все шли, а оно не приближалось и не удалялось. Будь я действительно островитянином, я бы догадался, где нахожусь.
— Что это за свет, Наттана?
— Не знаю, мне эти места незнакомы.
Выходило, что даже островитянка потеряла ощущение пространства.
— Я слишком увлеклась, — добавила она вялым, потускневшим от усталости голосом.
Запнувшись, она оперлась на меня, и, как уже несколько раз до того, я поддержал ее за локоть.
— Даже говорить не могу, — призналась девушка.
— И не надо. Почему бы вам не поехать верхом? Дорога ровная.
— Тогда я не смогу опять идти.
Я надеялся, что мы наконец подъезжаем к Файнам, запас моих тем был почти полностью исчерпан. О чем еще я мог рассказать: об университетской жизни, о литературе, о заветных стихах или о…
— Вот что я хочу сказать вам, — неожиданно произнесла Наттана. — Вы не обладали еще ни одной женщиной. Ко мне тоже еще не прикасался ни один мужчина, но мне кажется, Джонланг, что кое в чем я пошла дальше вас.
— В моей стране, — ответил я, — и в моем возрасте это считается несколько странным для мужчины.
— Здесь не так. Большинство наших мужчин находят, что лучше дождаться, пока ты не почувствуешь
Я вспомнил Дорна.
— Нет, просто нет больше сил говорить.
— И не надо, Наттана.
Дорога пошла вверх. Я услышал учащенное дыхание Наттаны, и мне показалось, что я различил слабый вздох.
Я брел, с трудом волоча ноги. Университетская жизнь и американская литература казались сейчас не самой подходящей темой для беседы.
Белое пятнышко — Фэк — стало неразличимо. Я долго смотрел по сторонам, пока не разглядел далеко впереди свет фонаря. Мы шли рядом с Наттаной, но двигались очень медленно. Я попытался ускорить шаг, но моя спутница, похоже, совсем выбилась из сил.
— Попробуем идти чуть быстрее, — сказал я.
— Не могу.
— Я кликну Эка, он слишком обогнал нас. Вам нужно сесть на лошадь.
— Нет, не надо!
Что мне было делать?
— Давайте руку.
— Вы хотите мне помочь?..
Нащупав в темноте руку Наттаны, я взял ее под локоть. Роста мы были почти одинакового, мне не составляло труда выдержать вес Наттаны, и я постарался помочь ей двигаться быстрее. Прошло немало времени, пока белая спина Фэка вновь не замаячила впереди.
Наттана всей тяжестью повисла на моей руке.
— Вы можете сесть на лошадь, — снова предложил я.
— Нет, я и так дойду.
Ее крепкая, нежная рука так доверчиво обхватила мою…
— Должно быть, мы уже близко, — сказала она.
— Спрошу Эка.
— Нет, не надо.
Наши пальцы переплелись, и Наттана мягко, но внятно ответила на мое пожатие. Сердце мое воспряло, почувствовав прилив новых сил, источник которых заключался в нас обоих.
Нам с трудом верилось, что мы наконец прибыли, хотя позади было столько часов пути. Эк подозвал нас, сказав, что, поскольку лошади могут разбрестись, нам лучше сесть на них. Рука Наттаны выскользнула из моей. Я посадил Наттану на Фэка, потом нашел свою лошадь. Сильно пахло сосновой хвоей.
Около полуночи мы добрались до дома. Света в окнах не было. Мы оставили Наттану у дверей, чтобы в случае чего она предупредила Мару и та не слишком хлопотала, а сами повели лошадей на конюшню. И все-таки, когда мы вернулись, Мара была уже на ногах и тут же принялась поить нас теплым молоком. Наттана, успевшая подкрепиться до нас, уже отправилась спать. Десять минут спустя я тоже уже был в своей комнате и вскорости заснул.
На следующее утро значительно потеплело, туман поднимался повсюду от влажной земли и тающего снежного месива. Усадьба Файнов выглядела по-новому, хотя все кругом было знакомым, словно старый друг переоделся в новое платье. Я позавтракал с Марой и Эком. Наттана провела в постели почти весь день. Мара сообщила, что девушка слишком утомилась.
