представить?

– Дирижер, – усмехается Марат.

– Как вас представить? – задает дежурный вопрос секретарь очередного художественного руководителя.

– Дирижер, – говорит Марат навязшее в зубах слово и тут же замечает, как вежливый интерес в ее глазах сменяется сочувствием. В кабинете мужчину ожидает неминуемое фиаско.

Оказывается, дирижеров в Москве хватает. Места в музыкальных театрах и симфонических оркестрах прочно заняты, и у каждого занятого места есть многофамильный список претендентов на случай, если вдруг освободится вакансия. У Марата не только нет протекции, чтобы пристроиться хотя бы в конец этой виртуальной очереди, у него есть то, что не позволяет сочувствующим вписать его в лист ожидания. Подмоченная репутация в мире искусства всегда опережает личность. И никого не интересует, почему тридцатипятилетний ведущий дирижер известного московского оркестра «Музыканты столицы» вынужден был вместо спектакля сорваться в Бишкек, почему целый год преподавал там и почему принял решение вернуться. Никто не вдается в подробности, никого не волнуют детали. Есть информация в переходящем из уст в уста личном деле: «Человек ненадежный. Сорвал премьеру. Приему на работу не подлежит».

А работа Марату нужна гораздо больше, чем раньше. Он теперь отвечает не только за себя. Теперь он добытчик. Должен одевать, обувать, кормить. Он их сорвал, привез, надавал обещаний, подарил надежду. Теперь просто обязан исполнить задуманное.

Москва блещет атрибутами шикарной жизни: новые машины, модные магазины, дорогие рестораны. И почти в каждом ресторане – живая музыка. В одном из них найдется место и для талантливого дирижера, который превратится в тапера ради счастья маленькой девочки. Марат проиграет там полгода, пока в один из вечеров в дверь ресторана не заглянет арт-директор «Музыкантов столицы» и не изобразит на своей скользкой физиономии торжествующую ухмылку. Падать больно. Даже если ты сам принял такое решение. Марат знает, что за этим последует: толпы знакомых (в основном недругов) придут поглазеть, как их бывший конкурент лабает в забегаловке под чавканье посетителей. Терпеть унижение? Марат не стыдится играть в ресторане, но терпеть насмешки ему не позволит гордость. И тапер переквалифицируется в маляра.

На стройке почти нереально столкнуться с кем-то из бывшего окружения. Это падение станет его убежищем – убежищем, где никому нет до него никакого дела.

– Дело превыше всего, – еще раз провозглашает Андреа и театральным жестом распахивает перед спутником дверь.

– Терпеть не могу феминисток, – бурчит Марат.

Ему приходится пригнуться, чтобы не удариться головой о косяк. Железная винтовая лестница вниз начинается сразу от входа. Марат еле помещается на узких ступенях, разворачивается, задевая перила с обеих сторон, подает руку нетерпеливо приплясывающей сзади Андреа. В каменном помещении прохладно из-за работающего кондиционера. Без этих агрегатов в Мадриде летом несладко. А ладонь у Андреа маленькая, хрупкая, как она сама, и очень горячая. Интересно, а сама она горячая? Боже! О чем он думает?! Этого еще не хватало!

– Почему мы идем именно сюда? – спрашивает Марат для того, чтобы отделаться от неожиданно навязчивых мыслей о прелестях Андреа. – Подвал какой-то!

– В этом подвале собраны все разновидности гитар, что только существуют.

– А что? Их много?

Андреа в растерянности смотрит на Марата. Похоже, не зря она решилась на поездку. Ей выпадает редкостный шанс утереть нос этому индюку, который так гордится своей эрудицией.

– Ты серьезно?

– Вполне. Я знаю, бывают классические, шестиструнные и семиструнные, и электрические. И честно говоря, я вообще не понимаю, почему выбор из этого, – какая ирония! – многообразия надо делать именно в Испании.

В глазах Андреа столько ужаса, что Марат понимает: он сказал нечто кощунственное и сейчас за это поплатится.

– Ты не знаешь, что другое название классической гитары – испанская? – шипит кроха, возвышаясь над ним через две ступеньки.

– Ну, слышал, наверное, – соглашается Марат. Ему ужасно стыдно, но он не слышал. Никогда не интересовался гитарами. Инструмент не входит в состав оркестра, классические произведения для гитары можно пересчитать по пальцам. Марат вообще помнит только одно: «Воспоминания об Альгамбре» Франсиско Тарреги. Он – классический дирижер, а гитара – это гитара. Нет, он нисколько не умаляет достоинств этого инструмента. На нем можно играть прекрасную музыку. Но на гитаре Марат играть не умеет. Это, как говорила бабушка, моветон. Хотя гитара в доме была. Мама иногда обнимала гриф и заунывно выводила романсы (барды и шансон в их семье не приветствовались). С тех пор Марат воспринимал гитару как нечто, принадлежащее к низшей касте.

– Гитара, к твоему сведению, получила свое современное свидетельство о рождении в Испании в конце XVII века. До этого играли на девятиструнных инструментах: одна простая струна и четыре пары. Гитары, которые делали в то время в других странах, всегда были перегружены инкрустациями и украшениями, а у нас их создавали для того, чтобы играть. Они были настолько популярны, что даже известный испанский лексикограф того времени Себастьян де Коваррубьяс заметил: «Гитара стоит не больше колокольчика, на ней так просто играть, что не существует ни одного крестьянина, который не был бы гитаристом».

В словах Андреа столько гордости! Марату жутко хочется сбить спесь. Они спускаются в зал. Женщина замирает в восхищении. Марат обводит скептическим взглядом огромное множество гитар.

– Ну, что я говорил! Разница только в цвете и породе дерева. Где разнообразие? Не понимаю.

– Сейчас поймешь.

Марат наблюдает за поведением маленькой испанки. Глаза горят божественным огнем, нижняя губа закушена в немом восторге, жилка на изогнутой шее пульсирует в каком-то только ей понятном предвкушении. Чего она ждет? Шторка в дверном проеме дергается, и в зал выплывает пожилой испанец. Секунду всматривается в посетителей, и его лицо озаряет радушная улыбка:

– Andrea. Carina mia. Tanto tiempo sin verte[29].

– Don Antonio![30] – Андреа кидается навстречу мужчине.

Они обнимаются и целуются три раза, похлопывая друг друга и счастливо смеясь. Начинают что-то одновременно говорить, оживленно жестикулировать, перебивать, останавливать, спрашивать и отвечать. Изредка бросают на Марата косые взгляды, и тот разбирает несколько понятных слов: «ruso», «amigo», «guitarra» и «Espana»[31]. Наконец Андреа подводит хозяина лавочки и представляет ему спутника. Испанец тут же кидается к Марату, трясет его руку и троекратно лобызает в обе щеки.

– Espero le guste mi mundo de guitarras. Andrea, linda, muestrale todo aqui [32].

– V-a-ale[33], – довольно тянет Андреа и подталкивает Марата к первой стойке с гитарами. – Что ж, начнем.

Она снимает со стенда две гитары, ничем на первый взгляд не отличающиеся друг от друга, ставит их перед Маратом и спокойно спрашивает:

– Что скажешь?

– Обычная классика.

– Закрой глаза, – берет его за руку и заставляет поочередно потрогать струны каждой. Какая у нее все же горячая ладонь!

– У одной металлические, у другой нейлон. Ну и что?

Андреа неспешно перебирает нейлон, а потом неожиданно пробегает боем по металлу. Уши Марата наполняют яркие, резонирующие, пронзительные звуки.

– Первая, с нейлоновыми струнами, – действительно обычная испанская гитара, а вторая – акустическая.