– Нет, вы знаете, зачем явились, – вкрадчиво произнес Лестат со своим очаровательным французским акцентом. – Мало того, что Таламаска изгнала меня из города. Вам понадобилось еще и вторгаться на мою территорию?

– Я был не прав, – со вздохом признал Стирлинг. Он нахмурился и плотно сжал губы. – Мне не следовало так поступать.

Тут он впервые посмотрел в лицо Лестату, а тот перевел взгляд на меня, потянулся вперед и, перепугав Стирлинга, скользнул пальцами за его воротничок, запятнанный кровью. Потом сердито сверкнул глазами в мою сторону.

– Мы не проливаем кровь, когда насыщаемся, братишка, – произнес он с мимолетной хитрой улыбкой. – Тебе еще многому предстоит научиться.

Его слова поразили меня, как молния. В горле пересохло, и я не мог вымолвить в ответ ни слова. Неужели это означало, что я выйду отсюда живым?

«Не убивай Стирлинга», – мысленно молил я Лестата в эту секунду. А он, по-прежнему не сводивший с меня глаз, неожиданно коротко расхохотался.

– Тарквиний, разверни этот стул и присаживайся. – Он указал в сторону письменного стола. – А то ты заставляешь меня нервничать, когда стоишь там. Ты чертовски высок, даже чересчур. Да и Стирлинг Оливер тоже из-за тебя волнуется.

У меня словно гора свалилась с плеч, но, когда я попытался исполнить его повеление, у меня так сильно тряслись руки, что я готов был провалиться от стыда сквозь землю. Наконец мне удалось усесться к ним лицом, но на почтительном расстоянии.

Стирлинг слегка хмурился, глядя на меня, впрочем, взгляд у него был сочувственный – видимо, он еще не окончательно пришел в себя. Я выпил не так много его крови, чтобы у него до сих пор кружилась голова. Наверное, виноват был испуг: его потрясло само действие. И приход Лестата. Хозяин дома помешал мне завершить начатое, хозяин дома явился и теперь вновь потребовал, чтобы Стирлинг объяснил причину своего непрошеного вторжения.

– Вы ведь могли появиться здесь днем. – Лестат продолжал говорить ровным, спокойным голосом. – С рассвета до заката дом находится под охраной, но Таламаска давно научилась подкупать стражу. Почему вы пренебрегли намеком, что после захода солнца я лично приглядываю за своей собственностью? Вы не подчинились приказу Верховного главы вашего ордена. Вы не обратились к своему здравому смыслу.

Стирлинг кивнул и отвел глаза, словно не нашелся что возразить, а затем слабым, но полным достоинства голосом произнес:

– Дверь была не заперта.

– Не оскорбляйте меня, – все так же миролюбиво произнес Лестат. – Это мой дом. Я вовсе не обязан запирать свою дверь.

И вновь Стирлинг прямо посмотрел в глаза Лестату, а затем заговорил более отчетливо:

– Я поступил неправильно, и вы поймали меня на месте преступления. Да, верно, я нарушил приказ Верховного главы. А пришел сюда, потому что не мог не прийти. Пришел потому, что, возможно, не до конца верил в реальность вашего существования. Не верил, несмотря на все то, что успел прочесть и услышать о вас.

Лестат укоризненно покачал головой и опять коротко рассмеялся.

– Я не удивился бы, столкнувшись с подобным недоверием со стороны обычных смертных читателей моих записок, – сказал он. – Не удивился бы, даже если бы это сказал какой-нибудь юный вампир, вроде вот этого, что сидит здесь. Но я никак не ожидал подобного от члена Таламаски, которая с официальной церемонностью объявила нам войну.

– Если на то пошло, я был против войны, – собравшись с силами, заявил Стирлинг. – Я проголосовал против, как только услышал о ее объявлении. И выступал за то, чтобы в случае необходимости закрыть нашу Обитель здесь, в Луизиане. Но потом... Потом я предложил смириться с понесенными потерями и отступить, укрыться в наших библиотеках, расположенных за рубежом.

– Вы изгнали меня из родного города, – сказал Лестат. – Вы опрашиваете моих соседей. Вы до последней буковки изучаете все документы, подтверждающие мои права собственности. А теперь еще и вторгаетесь на мою территорию. И при всем при этом заявляете, что не верите в мое существование? Это лишь предлог, а не причина.

– Причина такова, что я хотел увидеть вас, – сказал Стирлинг, совсем осмелев. – Я хотел испытать то, чем гордились другие члены ордена: встретиться с вами, увидеть вас собственными глазами.

– И теперь, достигнув цели, что именно вы намерены сделать?

Лестат бросил взгляд на меня, но и блеск в глазах, и улыбка потухли, едва он снова обратился к человеку, сидевшему в кресле.

– То, что мы делаем всегда, – ответил Стирлинг. – Все подробно записать, составить отчет для старшин, подшить копию в досье вампира Лестата... Если, конечно, вы позволите мне уйти, если таково будет ваше решение.

– По-моему, я до сих пор не причинил зла никому из ваших – разве не так? – спросил Лестат. – Вспомните. Разве я напал хоть на одного активно действующего агента Таламаски? Не обвиняйте меня в том, что совершили другие. С тех пор как вы объявили войну и попытались изгнать меня из собственного дома, я проявлял удивительную сдержанность.

– Отнюдь... – тихо заметил Стирлинг.

Я был потрясен.

– Что, черт возьми, вы хотите этим сказать? – возмутился Лестат. – Мне кажется, я вел себя как джентльмен.

Тут он впервые улыбнулся своему собеседнику.

– Да, вы были джентльменом, – ответил Стирлинг. – Но о сдержанности вряд ли может идти речь.

– Вы хотя бы понимаете, что для меня означает быть изгнанным из Нового Орлеана? – не повышая голоса, спросил Лестат. – Способны ли вы постичь, каково это для меня – сознавать, что я не могу прогуляться по Французскому кварталу из-за ваших шпионов, торчащих в Кафе дю Монд, не могу слиться вечером с людской толпой, снующей по магазинам на Рю-Рояль, потому что где-то рядом за мной по пятам следует один из ваших славных приятелей? В силах ли вы осознать, как больно ранит меня необходимость покинуть единственный город на свете, который я по-настоящему люблю?

При этих словах Стирлинг поднялся со стула.

– Но разве вы не хитрили с нами? – поинтересовался он.

– Было и такое, – ответил Лестат, пожав плечами.

– А кроме того, – продолжал Стирлинг, – никто вас из города не выдворял. Вы и не думали покидать его. Наши агенты видели, как вы без зазрения совести восседали в Кафе дю Монд за чашкой бесполезного для вас горячего кофе с молоком.

Столь смелые речи потрясли меня до глубины души.

– Стирлинг! Ради всего святого, не вздумайте спорить, – в отчаянии прошептал я.

Лестат в очередной раз скользнул по мне взглядом, в котором, впрочем, не было гнева, и повернулся к Стирлингу.

А тот и не думал замолкать.

– Вы все еще насыщаетесь, охотясь на чернь, – решительно продолжал он. – Властям наплевать, но мы-то сразу узнаем ваш почерк. И знаем, что это вы.

Я пришел в ужас. И как только у Стирлинга язык повернулся ляпнуть такое?

Лестат зашелся безудержным смехом.

– И при всем при том вы пришли ночью? – спросил он. – Посмели явиться, понимая, что я могу вас здесь обнаружить?

– Наверное... – Стирлинг замялся, но потом договорил: – Наверное, мне хотелось бросить вам вызов. Наверное, я совершил грех: поддался гордыне.

«Хвала Всевышнему за это признание, – подумал я. – “Совершил грех...” Отлично сказано!»

Я дрожал, глядя на этих двоих. Меня приводил в ужас бесстрашный тон Стирлинга.

– Мы уважаем вас больше, чем вы того заслуживаете, – заявил Стирлинг.

Я тихо охнул.