выжидая удобный момент. Но и Кралев внимательно наблюдает за мной. Он, как видно, по-своему истолковал мой взгляд, потому что вдруг почти с любопытством спрашивает меня:

— Страшно тебе?

Может, меня только разыгрывают, мелькает у меня в голове. Может, черномазый пришел лишь затем, чтобы припугнуть меня этим пистолетом и вырвать какое-то признание. Но и эта мысль малоутешительна. Если он намерен что-то из меня вырвать, значит нечто такое, чего я не смогу ему сказать. Следовательно, меня ждет то же самое.

— Мне также вынесен приговор? — спрашиваю я в надежде что-нибудь уловить.

— Смертный приговор, — уточняет Кралев.

— Как видно, приговоры выносишь ты сам и сам же их исполняешь.

— Не я их выношу, — отвечает черномазый. — И ты отлично знаешь, что не я, тебя предупредили об этом, но ты не можешь не прикидываться дурачком.

Я молча соображаю, что если удастся затянуть разговор еще немного, то совсем стемнеет и будет больше шансов испробовать номер с прыжком.

— Ты воображаешь, что очень ловко прикидываешься, — продолжает Кралев, — но это тебе удается только потому, что ты настоящий дурак. Не будь дураком, ты бы догадался чуть пораньше снять эти наушники. Тебя бы это не спасло, но по крайней мере затруднило бы мою задачу. Ты мог бы сообразить, что устраиваемые тобой гонки — чистейшая глупость. Мы еще в тот день сунули в твою машину маленькую вещицу, которая посылает в эфир свои «пи-пи-пи» и издали сообщает нам, где ты. Даже если ты случайно вывернешься, все равно ненадолго. Вчера вечером мы также наступили тебе на хвост, когда ты приехал следить…

— Я ведь сказал, что у меня была назначена встреча.

— Да, но я не так глуп, чтоб этому поверить. Ты, к примеру, поверил сегодня после обеда, что мы оставили тебя в покое, и очутился здесь, хотя мы просто-напросто ждали тебя, сидя у окна в доме напротив, — к чему тратить силы, гоняясь за тобой…

Слушая одним ухом его глупое хвастовство, я продолжаю соображать. Судя по всему, грузовичок и спортивный «меркурий» были посланы не Кралевым. И если я каким-нибудь чудом вырвусь из рук черномазого, то лишь для того, чтоб попасть в другие руки. Может, я не такой уж дурак, но должной осторожности не проявил. Заложи я чем-нибудь дверь с черного хода, Кралеву нелегко было бы добраться до меня. Хотя и это едва ли помогло бы мне. Словом, иди жалуйся отцу с матерью…

— Я пришел, желая оказать услугу Лиде, — говорю я, лишь бы не молчать. — Лиде хотелось знать, что вы решите, если ты надумаешь поговорить о ней с отцом, и…

— Врешь, — прерывает меня Кралев, — Лиды, как нами установлено, в Париже нет. И это все твои мерзкие плутни…

— За них вы мне вынесли приговор?

— Ты сам отлично знаешь за что! Ты предатель, Бобев, и сейчас заплатишь за свое предательство.

— Это я слышал еще тогда, когда вы хотели выкупать меня в ванне.

— Тогда обвинения против тебя были пустяковыми. Мы видели в тебе только французского агента. А теперь стало ясно, что ты еще и болгарский агент.

— Ты, видать, не в своем уме, — говорю. — Либо нарочно придумал такое, чтоб отомстить мне за другие вещи.

— Пусть будет так, — уступает Кралев. — А сегодня с утра где ты пропадал?

— Спроси у Ворона, он ходил за мною по пятам. Или спроси свою пищалку, она ведь все тебе говорит.

— А ты сам почему не хочешь ответить? Потому что ездил передавать, так? Только передатчика не оказалось под руками. Исчез, яко дым!

На чердаке слышится что-то вроде кашля — это Кралев смеется с явным злорадством, не спуская, однако, с меня глаз.

— Ты мог бы объяснить, зачем тебе этот передатчик? Впрочем, ладно, оставим его. Мы знаем, что понадобился он тебе для связи с Болгарией. Скажи хотя бы, от кого ты его получил?

— Тут явное недоразумение… — бормочу я, соображая, что на чердаке уже достаточно темно, чтоб при первом удобном случае испробовать номер с прыжком.

Но либо Кралев отгадал мои мысли, либо это простое совпадение: из левой руки черномазого вырвался широкий сноп ослепительного света и ударил мне в лицо.

— Мешает тебе? — с участием спрашивает Кралев. — Ничего не поделаешь, неудобно говорить в темноте, к тому же я могу ошибиться и попасть в голову вместо живота. Я, понимаешь, всегда стреляю в живот: и попасть легче и верней, особенно если всадишь всю обойму… Так недоразумение, говоришь, да?

Он замолкает и некоторое время следит за тем, как я мучительно щурюсь и мигаю.

— Мигай чаще, — советует Кралев. — Не так режет глаза… Недоразумение, а?.. Верно, только мы его уже рассеяли, это недоразумение… Оказалось, владелец гаража работал на вас, а жена его — на нас. Как ты приезжал, как тебе поставили передатчик — все мы выяснили. Его, к твоему сведению, пристукнули, потому что так было обещано его жене. Она еще молода, и у нее были виды на другого. Житейские дела. А теперь настало время тебя пристукнуть…

— Послушай, Кралев, — говорю я, отворачиваясь от фонаря, — ты уже пристукнул Милко. Пристукнул у меня на глазах. Жаль, что я не имел возможности вмешаться. Но об этом я подробно уведомил французов. Уведомил я их и о том, что ты решил ликвидировать меня…

— Интересно, — насмешливо бормочет черномазый.

— Имей в виду, что сейчас я зря болтать не стану. Я в твоих руках, и ты действительно можешь меня пристукнуть, только помни, что если в этот раз тебя простили, то теперь ты заплатишь с лихвой. Станешь на одну голову короче, только и всего.

— Болван! — рычит сквозь зубы Кралев. — Нашел чем запугать. Да не то что Милко и тебя, я дюжину таких, как вы, отправлю на тот свет, и никто меня пальцем не тронет, балда! Ты что, не понял до сих пор, что коммунистов тут не считают за людей? Пнуть ногой собаку куда опаснее, чем убрать коммуниста. Нашел тоже чем меня стращать, болван этакий! — бормочет Кралев, как бы обращаясь к невидимому свидетелю.

— Не шевелись! — вдруг рявкает он.

Я только попытался защитить рукой глаза от ослепительного света.

— Послушай, ты, мошенник, — обращается ко мне черномазый более спокойным тоном. — Если тебе вздумалось поторговаться, то начал ты не с того конца. Вообще французами меня не запугаешь. Так что, ежели решил поторговаться, давай это делать серьезно.

«Значит, это и в самом деле игра, — думаю я, по возможности стараясь прищуренными глазами следить за поведением черномазого. — Вот почему Кралев так говорлив. Ничего. Все же это обещает какую-то отсрочку».

— Ну ладно, — бормочу я. — Говори, что ты предлагаешь. И убери свой фонарь от моих глаз.

Кралев великодушно отводит на несколько сантиметров сноп света, так что теперь хоть один глаз у меня отдыхает.

— Где Лида? — спрашивает черномазый.

— В этом и заключается торг?

— Да. Говори, где Лида, и убирайся с моих глаз.

— Постой, так это не делается! — останавливаю я его. — Говори, где Лида, и получай обойму в спину. В живот или в спину — результат один и тот же, Кралев.

— Даю слово, что стрелять не буду!

— Какая мне польза от твоего слова? Мне не слова нужны, а гарантия!

— Какая гарантия? Уж не вручить ли тебе мой пистолет?

— Я не такой жадный, — отвечаю. — Достаточно с меня, если мы его поделим: тебе пистолет, а мне патроны. И то покажи сначала, что у тебя в карманах нет запасных.

— Слишком уж ты капризничаешь! — рычит Кралев. — Дождешься, что я откажусь от всяких