– Что? – недоверчиво спросил он.

Ли не успела ничего объяснить, потому что в этот момент по боковой лестнице Уэверли-Хаус спустилась Майра в легком платье, с цветами, и подошла к машине.

– Милые мои! А не жарко ли вам сидеть на самой дороге? – поинтересовалась она.

Питер рассмеялся, но прямого ответа на вопрос тети не дал.

– Ты так разоделась, Майра. Куда направляешься?

Подул мягкий вечерний ветерок, Майра кокетливо поправила элегантную соломенную шляпку.

– Неужели ты забыл, дорогой? К Виде Джин приехала на неделю двоюродная сестра из Мемфиса. Вида пригласила на чай гостей. Она просила меня привести с собой Ли, но ты сказал, что у вас свидание.

– Да, я помню, – ответил Питер.

Ли сердито взглянула на него, возмущенная тем, что он принял решение за нее. Она вряд ли пошла бы на чай к Виде Джин, но теперь очень расстроилась, узнав, что Питер продолжает распоряжаться ее жизнью.

– Я отвезу тебя, – сказал Питер тете.

– Нет, милок, я прекрасно доберусь сама.

– Я настаиваю. – Он взглянул на Ли. – Хочешь поехать с Майрой?

– Нет, спасибо.

Она вышла из машины, оставив для Майры открытую дверь.

– Спасибо, дорогая! – крикнула Майра вслед Ли.

Ли услышала обрывки их разговора с Питером.

– Ты не мог бы ненадолго задержаться и поздороваться с Видой? Ей не терпится увидеть тебя.

– А почему нет? – глухо отозвался Питер.

Ли вошла в дом через кухню. Она чувствовала себя удрученной, ведь Питеру, должно быть, просто не терпелось расстаться с ней. Он никогда бы добровольно не поехал к Виде Джин Джексон!

Ли сама приготовила себе чашку чая: у Ханны был выходной. Она услышала голоса туристов, собиравшихся у входа в дом, и посмотрела на часы. Экскурсии будут продолжаться еще два часа. Ли решила подняться к себе в комнату и попытаться отдохнуть, она очень устала и радовалась тому, – что не работает сегодня вечером. Если бы только можно было вернуть последние прошедшие часы, она вела бы себя совершенно по-другому. Питер узнал о ее карьере самым ужасным из возможных способов, и в этом виновата только она сама. И зачем только она откладывала и откладывала разговор, почему не рассказала ему все с самого начала?

Ли торопливо поднялась по черной лестнице, чтобы ни с кем не встретиться. Придя в комнату, она переоделась в старенькие джинсы и потертую футболку, а потом села допивать чай. Она думала о том, как быстро изменилась вдруг ее жизнь. Питер Уэбстер в одночасье перевернул ее мир. Теперь, после того, что случилось в Розали, ее жизнь в Натчезе уже никогда не станет прежней.

Очевидно, пришло время отправляться дальше. Она наверняка потеряла Питера, он больше никогда ей не поверит. И это явно к лучшему, она могла предложить ему так мало… Но почему же тогда мысль о том, что она потеряла его, наполняет ее столь острой болью? Потому что она любит его. С такими мыслями Ли расхаживала по комнате, ее босые ноги утопали в мягком ковре. Кажется, она полюбила его с того самого момента, когда впервые увидела, увидела эти ослепительные, теплые, озорные глаза. Именно поэтому ей необходимо было устоять перед ним. Если бы он ничего не значил для нее, сопротивляться было бы нечему. Она смахнула внезапно выступившую слезу. Этого не может быть! Это не то, чего она хотела. Она могла только обидеть его, и ничего больше. Она уже ему все испортила. И все-таки она чувствовала, чувствовала не что иное, как любовь, необратимую любовь. Как только мысли ее оформились, Ли, осознав это, наконец в изнеможении рухнула в старинное французское кресло, стоявшее у окна.

Позже, когда все в доме затихло, Ли спустилась вниз узнать, не вернулся ли Питер. Его нигде не было видно. Интересно, он все еще у болтливой Виды Джин или поехал развеяться? Она поняла, что ужасно скучает по нему, и тоскливо посмеялась над собой: всю неделю она пыталась избавиться от него, а теперь, когда его нет, ощутила бесконечное расстояние между ними. Она хотела принять решение, хотела, чтобы все было как прежде, но ничего не получилось. Если бы она понимала, что творит! Если бы только она могла определиться, что делать дальше с се музыкальной карьерой, бесконечной чередой концертов и гастролей.

Она вернулась к себе и достала альбом с газетными вырезками, хранившийся у нее в нижнем ящике туалетного столика. Она присела на постель и стала дрожащими пальцами перелистывать страницы. Кто эта молодая женщина – такая изысканная, такая уверенная, такая ответственная, с собранными в пучок волосами, прекрасно держащая себя на публике? Молодая пианистка-виртуоз в черной юбке до пола и ниспадающей блузке из белого шелка казалась ей сейчас совершенно чужой. Но это была именно она, и никто другой. На фотографии ей пятнадцать, она выступает с Симфоническим оркестром Сан-Франциско. А здесь ей уже двадцать, она выигрывает конкурс имени Клиберна. Вот она, безумно волнуясь, играет в Нью- Йорке с Леонардом Бернстайном. И наконец, ее последний концерт в Дэвис-Холле, она играет Шопена. Куда же сейчас подевалась эта преуспевающая женщина, которая пользовалась не так давно ошеломительным успехом? Есть ли она еще здесь, спрятанная внутри Ли Картер из Натчеза и ждущая момента освобождения?

Не успела Ли серьезно задуматься, как мысли ее прервал сильный раскатистый грохот, донесшийся с нижнего этажа. Она испуганно поднялась с постели и поторопилась вниз, не выпуская из рук альбома. Шум явно исходил от роскошного рояля Майры, стоявшего в гостиной. Что же могло такое случиться?

Оставив открытый альбом на столике в проеме между окнами центрального коридора, Ли побежала в гостиную, слыша еще более странные, приглушенные теперь звуки, дополняемые жалким мяуканьем.

– Кыш! – выдохнула она.

Она мгновенно сориентировалась. Крышка рояля была опущена, значит, Кыш сбил подпорку и запер себя внутри.