В конце 93-го у Смоктуновского случился инфаркт, и он угодил в больницу. После лечения ему требовалось пройти реабилитационный курс, но он отправился на съемки зимней натуры – не хотел подводить коллег. Режиссер Леонид Пчелкин, который сам недавно перенес это же заболевание, умолял его поберечь себя, но Смоктуновский его не послушал.

Между тем по поводу смерти Смоктуновского существуют две версии. Одна принадлежит его родной сестре Галине Михайловне. Она утверждает, что ее брат умер по трагической случайности. Летом 1994 года он, будучи на съемках в Сочи, получил скорбное известие о гибели младшей сестры Зоси. Она пошла на кладбище навестить могилу близких, и там ее убили неизвестные, разрубив ей голову топором. Следствие предположило, что сестра актера стала жертвой грабителей, которые полагали, будто у нее, как у жены капитана дальнего плавания, есть при себе крупные деньги. Смоктуновский узнал об этой трагедии от своего брата Александра. Спустя два дня актеру стало плохо с сердцем, и он скончался. И уже мертвого его привезли из Сочи в Москву.

Вторая версия принадлежит актеру Армену Джигарханяну (он снимался вместе со Смоктуновским в «Белом празднике») и является наиболее правдоподобной. Вот его рассказ:

«После съемок „Белого праздника“ я решил отдохнуть в подмосковном санатории имени Герцена, где я бываю почти каждый год. Там совершенно замечательные места. Туда же, как я знал, собирался и Смоктуновский.

До санатория я съездил на неделю на фестиваль в Калининград и приехал 2 августа. В тот же день встретился с Иннокентием Михайловичем и очень порадовался тому, как он выглядел – бодрым, здоровым, даже загорелым. Мы долго гуляли по аллеям санаторного парка, много разговаривали. Среди прочего промелькнула тема возраста, смерти, отношения к ней. Конечно, без тени предчувствия.

«Я много сыграл ролей, прожил интересную жизнь и смерти нисколько не боюсь» – это его слова.

Вечером разошлись по номерам, которые были почти рядом, в 9 вечера я включил телевизор, чтобы посмотреть программу «Время», но приемник барахлил, и я зашел к Смоктуновскому.

Мы вместе посмотрели программу, он предложил немножко выпить и где-то после десяти мы расстались.

Утром, выйдя к завтраку, я не увидел его за соседним столиком: решил, что он на процедурах, подождал, а потом спросил у кого-то из сотрудников. Мне почему-то предложили подняться в свой номер, я заподозрил что-то неладное. Оказалось, что в три часа ночи Иннокентий Михайлович почувствовал себя плохо, вызвали врачей, реанимационную скорую помощь, но сделать уже нельзя было ничего…»

Прощание с И. Смоктуновским состоялось в МХАТе имени Чехова. Вот как об этом вспоминают очевидцы.

А. Золотов: «Он смотрел на всех с несуетной фотографии. С фотографии на занавеси смотрели глаза Смоктуновского. Это не был моментальный, репортерский снимок. Фотография, сделанная, судя по всему, в ателье, с желанием оставить себя таким, каким хотел себя оставить. Это была фотография актера Смоктуновского, но и Смоктуновского-человека. Глаза выражали внутреннее состояние, и взгляд был – „проницательный взгляд“ князя Мышкина…

Сам он лежал спокойный и очень красивый. Из облика ушло так часто приписываемое ему «юродство», пусть даже в самых высоких степенях, пусть даже высочайшее трактованное «юродство» как «актерство» и даже как высшее мастерство…

Когда Смоктуновского выносили из театра, со сцены в зал, из зала в фойе и далее к выходу, люди из театра, а за ними и собравшаяся толпа начали было аплодировать Смоктуновскому в подобие итальянцам, аплодировавшим Феллини на похоронной церемонии, показанной по телевидению.

Когда проносили гроб мимо картины Дмитрия Жилинского «Актеры МХАТа посещают Чехова в Ялте», где более сорока героев: и Станиславский, и Книппер, и сам Чехов, и Немирович-Данченко, Горький, Мейерхольд, и все, все – почудилось, что, шествуя в последний раз мимо этого полотна, Иннокентий Михайлович как бы незримо исчез и растворился в этих ликах. Выносили Смоктуновского из подъезда, над которым распростерся то ли демон, то ли ангел работы Анны Семеновны Голубкиной. Этот демон или ангел то ли возникает из волн, то ли исчезает в волнах или в облаках – и вот последний взгляд Смоктуновского был обращен к этому демону-ангелу, а взгляд демона-ангела был обращен на Смоктуновского…»

Н. Барабаш: «Я ничего не понимаю! Что они делают?» – в ужасе спрашивал мхатовский вахтер… На улицу выносили гроб со Смоктуновским, и огромная, парившаяся под нещадным солнцем с раннего утра толпа встретила последний выход артиста… овацией. Так, под бурю аплодисментов гроб погрузили на машину, а затем медленно повезли мимо театра на отпевание в Неждановскую церковь.

В этот последний день у Иннокентия Михайловича все было, как всегда. В зале театра – аншлаг: поклонники актера толпились в проходах, стояли вдоль стен. Море цветов. И только друзья и коллеги говорили в микрофон те слова, какие по нашим дурацким неписаным правилам не всегда скажешь живому человеку, который работает рядом…»

Сергей Юрский: «Мы подъехали к Новодевичьему кладбищу. Люди выходили из машин и автобусов, группами двигались вдоль стены монастыря. Сзади меня шла группа людей и разговаривала: „Слушайте, что такое! Почему Смоктуновского хоронят на Новодевичьем?“ – „Ну, а где его хоронить?“ – „На Ваганьковском“. – „Почему на Ваганьковском? Новодевичье – это престижное кладбище“. – „Ну что значит престижное? На Ваганьковском Высоцкий, на Ваганьковском Есенин“. – „О нет, Новодевичье – это самое главное кладбище“. – „Но Смоктуновский, именно Смоктуновский… Не знаю – Новодевичье не Новодевичье, основные гулянья на Ваганьковском…“

Не смешно, ничего не смешно на похоронах, но все равно вздрагиваешь от какой-то нелепости. И вдруг я подумал: «А если действительно на Ваганьковском? В какой компании лежать, в какой компании быть вспомянутым?»…

А потом расходились, ехали во МХАТ поминать, и уже думалось иначе: «А не важно для него, для его памяти – на престижном, не на престижном, потому что в в жизни у него было все – и лагерь, и провинциальный театр, и взлеты невероятные, и странности какие-то были в этой жизни. Но уровень, которого он достиг, его несомненный гений – особого рода. В нем ничего не было от мастера, от мастерового, а именно от гениальной озаренности. Его гений в любой компании или без компании, в обществе себе подобных или в полном одиночестве – это звезда незатухающая».

Похоронили И. Смоктуновского в ряду могил Ивана Семеновича Козловского, Олега Борисова. Родственники актера нашли скульптора, который согласился сделать памятник на его могиле – Евгения Куликова. Но в итоге случился скандал, о котором потом широко писала пресса. В частности, журналистка «Комсомольской правды» М. Аникеева: «Куликов берет аванс в 10 000 долларов и отбывает в Германию – творить. А дальше – восемь месяцев от него ни слуху ни духу.

Наконец вместо обещанного эскиза и извинений за молчание Смоктуновские получили карандашный набросок, представленный как «проект». Проходит еще время, и семье показывают еще один вариант – такую странную «Музу». По виду «Муза» не то запечалившийся воин-освободитель, не то мужеподобная плакальщица. Существо совершенно бесполое, но с православным крестом в ногах. Автор уверяет Суламифь Михайловну (вдову актера. – Ф. Р. ), что именно так должны выглядеть «ее светлая печаль и вечная любовь к покойному мужу». Но вдова почему-то считает, что как раз «о светлой памяти, об актере Божьей милостью, о нашем дорогом Иннокентии Куликов забыл».

Ну и ладно, по-разному они видели «светлую печаль», и надо было расстаться на этом. Но Смоктуновские решили набраться терпения. Шлют вежлиые письма «дорогому Жене», предварительно составляя их в черновиках дня по три – как же невольно ранить человека! Вдова мягко напоминает: «Женя, у Вас наши деньги…»

Но тут непонятый художник оскорбился: разве 10 тысяч – деньги?..

Но потом зодчий поостыл. Позвонил опять, извинился: верну, мол, аванс и расстанемся друзьями. Человек-то он хороший – просто немножко нервный.

Однако прошли месяцы и месяцы, а своих денег Смоктуновские ждут до сих пор. И, скорее всего, уже не дождутся. (Речь идет об апреле 1999 года. – Ф. Р. )

В ноябре 1997 года вышел Указ Президента «Об увековечении памяти И. М. Смоктуновского». Наконец Минкульт выкроил деньги на монумент. К началу лета 99-го, к пятой годовщине смерти артиста, уже скульптор Салават Щербаков обещает работу завершить. По крайней мере с вдовой он общий язык нашел легко. В его работе все просто и логично. Архитектура памятника приближена к естественному пейзажу,