Всесоюзная слава пришла к Семенову в юном возрасте – ему было шесть лет, когда режиссер Евгений Карелов взял его на главную роль в свою картину «Нахаленок». Маленький Вова Семенов сыграл эту роль просто гениально. Именно благодаря его игре фильм стал настоящим кинохитом в СССР и за его пределами: «Нахаленка» закупили 78 стран мира. Фразы, произнесенные юным актером с экрана, навсегда ушли в народ. Помню, мы в детстве козыряли ими направо и налево: «Я с тобой водиться не буду – у тебя из ушей дюже воняет», «Ладно, ладно, дедуля, вот выпадут у тебя зубы – я тебе жевать не буду» и т. д.

Между тем именно «Нахаленок» косвенно способствовал ранней смерти Семенова. Став звездой и снявшись затем еще в девяти фильмах, Семенов наивно посчитал, что триумф будет длиться вечно. Он даже во ВГИК не стал поступать, думая, что и без «корочки» сумеет неплохо устроиться в этой жизни. Не получилось. Пьянки-гулянки вскоре отняли у него здоровье, поставили крест на его личной жизни (жена с ребенком от него ушла). К тридцати годам Семенов превратился в конченого пьяницу. В конце концов его разбил инсульт, парализовав левую половину тела. Он перенес три операции, трепанацию черепа. Последние несколько лет жизни Семенов прожил в Раменском. Несмотря на болезнь, продолжал пить. Что в итоге и стало причиной его смерти. Вот что рассказал журналистам «Московского комсомольца» заместитель главы администрации Раменского по вопросам здравоохранения Валерий Торчинов: «Спасти Семенова было уже нельзя, я видел его во время врачебных обходов. У него начались необратимые нарушения в организме. Конечно, подорвал Владимир Иванович свое здоровье сильно – насколько я понимаю, 50 лет ему только следующим летом исполнилось бы, а выглядел он лет на десять старше. Может быть, для него было бы и лучше, если бы этой сверхпопулярности никогда не было…»

Здоровье Семенова стало рушиться после пятидесяти. В течение короткого времени у него случилось три инсульта. Два последних, с перерывом в 14 дней, произошли в мае 90-го. Семенов ехал в машине к пристани, где его уже ждал зафрахтованный пароход с американцами. Но доехать до цели он не успел. С тех пор его жизнью распоряжались только врачи. По словам жены писателя Екатерины Семеновой, это было наказанием писателю за грехи. Она вспоминает:

«Мне отмщение и аз воздам…» Так отмщен за все дурное, что сделал в жизни, и такой мукой были его последние три года, что это – искупление всего…

Наша дочь Оля рожала в Париже, у нее началось сильное кровотечение. Я переволновалась и позвонила Семенову в его парижскую квартиру в семь часов утра, он возмутился: какое право ты имеешь меня беспокоить? Он так со мной жестоко говорил и так ужасно, что я впервые в жизни взмолилась – сколько можно! За что со мной так? Когда же придет наказание?! Ровно через две недели у Семенова случился обширный инсульт, клиническая смерть. Вот тут я поняла, что и моя вина в этом очень большая…

Мы уже жили отдельно друг от друга и дело шло к разводу – близкая приятельница Семенова требовала оформления отношений. Была одна такая секретарша, которая то исчезала, то появлялась на его свист. И она уже подбиралась вплотную, а мне было все равно, отношения с мужем были такими, что я согласилась бы на развод… Но когда случилась беда, я поняла – не время сводить счеты, отмщение пришло, и тут уж не до обид, надо брать заботу о муже на себя. Мне опять стало мужа безумно жалко. Тогда я поняла это русское слово – «жалеть». Жалеет – значит, любит. Понимание и сострадание – это основа любви, она была, когда мы познакомились, и вернулась в самом конце…

Первое, что он мне сказал, когда после операции ему стало лучше: «Я не хотел. Просто думал тебя проучить». Я его успокоила: «Знаешь, не будем сейчас об этом говорить, тебе надо подняться, а все остальное – не важно» Он был мне благодарен за всякое отсутствие упреков. Я ни разу ни о чем ему не напомнила. Но получилось все совсем не так, как он хотел, как любил расставлять фигурки – своих героев, политиков. Он был азартный игрок и в конце концов заигрался судьбами близких людей. Все получилось иначе, наверное, он этого не ожидал, поэтому еще больше мстил, злился…

Когда Юля заболел, мне так стало жалко его мать. Я ее так утешала. Но все три последних года шла настоящая борьба. Галина Николаевна привозила врачей, доказывала, что я Юлика гублю, делаю все не так, как нужно… А он лежал – без единого пролежня, чистенький, ни запаха, ни-че-го!.. Но он уже не мог работать. Правда, однажды я к нему зашла рано утром, он лежал в своей любимой позе, закинув руку за голову, с ясным-ясным взглядом, слушал птиц. Я спросила: «Юль, ты что не спишь?». А он: «Обдумываю главку…». Он уже понимал, что все кончено. Единственное, чему очень радовался, когда ему читали – две- три страницы, больше он физически не выдерживал – из Пушкина или Толстого, его любимый «Гиперболоид инженера Гарина». Обожал смотреть на внуков…

Юля прожил еще три года, но это уже был другой Семенов. Ходить сам не мог. Когда его в последний раз увозили из этого дома (его мама настояла: «Надо в реанимацию») и поднимали в одеяле с кровати, мы с Дашей переглянулись – это напоминало снятие с креста. У Юлика было не лицо, а лик – чистый-чистый, почти святой. Он умирал. И надо было дать ему спокойно уйти дома, среди своих. Я ему подкладывала руку под голову, и Юлику становилось легче…»

Вспоминает мать писателя Галина Ноздрина: «В субботу, одиннадцатого сентября, состояние Юлия резко ухудшилось, температура поднялась до сорока, дыхание стало тяжелым, хриплым. Врач „Скорой помощи“ поставил диагноз – двусторонняя пневмония с подозрением на четвертый инсульт, сказал, что состояние критическое, необходима госпитализация, немедленная. Собрали Юлика в дорогу, закутали в теплые одеяла. Выехали из Пахры в 12 ночи. В Москву добрались в начале второго. Когда в приемном покое ЦКБ его перекладывали на другие носилки, он вдруг улыбнулся, но не так, как раньше, – добро и ласково, – страдание было в этой улыбке…

Четырнадцатого утром я приехала к нему в больницу. Он лежал на спине, хрипел так же, как дома, рот запекся, но температуры уже не было. Подошел врач, переложил Юлика на правый бок, и он сразу затих, только кашлянул несколько раз. Потом вдруг открыл глаза – чистые, ясные, умные. Давно он не смотрел так… Я ушла домой счастливая – обойдется, все еще обойдется!

А наутро, пятнадцатого, позвонила внучка, Даша, и сказала: «Не надо в больницу, папы уже нет. Умер, сегодня в восемь».

Прощание с Ю. Семеновым состоялось 17 сентября. В тот же день тело писателя было кремировано, а прах, согласно его завещанию, был развеян над Черным морем.

1 апреля 2002 года у Сенкевича случился инфаркт. Врачам удалось спасти телеведущего, после чего ему был предписан покой. Однако пару дней спустя из жизни ушел близкий друг Сенкевича норвежский путешественник Тур Хейердал и, когда эта новость дошла до Москвы, у Сенкевича случился второй микроинфаркт. К счастью, и он не стал роковым.