реплики: «Вам надо исповедаться», — тихо спрашивает меня: «Как дальше, забыл…»

В антракте поговорили… о плохом самочувствии и о том, что слава богу — можно скоро отдохнуть. Володя был в мягком добром состоянии, редком в последнее время…»

С 14 июля возобновились концертные выступления Высоцкого — первый концерт был дан в НИИ эпидемиологии и микробиологии имени Габричевского (сумма гонорара — 400 рублей). На концерт Высоцкого вез организатор представления — Александр Аллилуев. Он вспоминает:

«Высоцкий стремительно выкатился из подъезда своего дома, отделился от компании и подошел к машине. Приветливый, внимательный, никакой напыщенности, очень простой, но с огромным чувством достоинства.

Несмотря на мои протесты, что сзади нет места (там лежал разный автомобильный хлам), он впорхнул в машину, уселся — ноги выше головы, почти у меня на спине: «Нормально, — говорит, — хорошо. Мне очень удобно». Спросил, кто его будет слушать. Я ответил, что будет много молодежи, много его поклонников, медики в основном. Он оживился, пожаловался, что ему нездоровится, что сердечко пошаливает и нога болит. Я предложил устроить его к друзьям-специалистам подлечиться, а он ответил: «Нет уж: или лечиться, или петь и плясать!»

Доехали. Володя начал осторожно выбираться из машины. Мне показалось, что он бережет ногу. Подумалось: «Как же он будет выступать?»..

А в зале смертоубийство: вместо 200 набилось 500 человек, завхоз белый от страха — боится, что не выдержат перекрытия и провалимся вниз с 4-го этажа…

Володя на сцену даже не вышел, а прямо вылетел, как джинн из бутылки, одновременно с песней. Так сказать, с визиткой: «На братских могилах…» Мгновенно все замолкли, и я забыл все на свете, все свои страхи.

Держался он отлично: просто, никакого позерства, наигранности. Совершенно искренний, располагающий к себе человек…»

Об этом же воспоминания другого очевидца — сестры А. Аллилуева Киры:

«На концерте я обратила внимание, что Володя очень плохо выглядел, лицо у него было белое, как бумага. Но он взял себя в руки и так чудесно пел! И когда в конце концерта Володе устроили овацию, поднесли чудесные розы, он взял их и ушел, я побежала за братом за кулисы.

Стоит совершенно бледный Володя, очаровательная девочка-поклонница разбирает розы. Мы подходим, я кидаюсь к Володе, целую его с восклицанием: «Спасибо за концерт! Вы так чудесно пели!» Володя от неожиданности отпрянул и к Саше, моему брату: «А это кто?» — «А это моя сумасшедшая сестра!» Я говорю: «Вы знаете, я так хотела попасть на ваш концерт!» — в это же время открываю сумку и продолжаю: «Вы любите выпить?» Володя удивленно уставился на меня. Я поправилась: «Нет, в смысле чая!» У него отлегло: «Это я люблю. Только хороший». — «А у меня хороший!» Достаю ему пачку цейлонского чая, потом вторую…»

Между тем на том концерте Высоцкий впервые исполнил последнюю из написанных им песен, хорошо характеризующую его тогдашнее внутреннее состояние — «Грусть моя, тоска моя»:

16 июля Высоцкий дал свой последний в жизни концерт — в подмосковном Калининграде, в ДК имени В. Ленина Подлипках, для работников Центра управления полетами. Закончил он его словами: «Могу сказать одно: мне работалось здесь очень удобно, я разошелся, и сейчас меня еле остановили… А сейчас я вас благодарю. Всего вам доброго!»

18 июля утром к Высоцкому приезжает сценарист Игорь Шевцов, чтобы обсудить все ту же тему — будущую работу над фильмом «Зеленый фургон» (руководство объединения «Экран» к тому времени уже утвердило Высоцкого в качестве режиссера картины). Но Высоцкий буквально убивает Шевцова заявлением, что фильм снимать не будет. То ли чувствует близкий конец, то ли просто не хочет иметь никаких контактов с действующей властью.

Вечером в Театре на Таганке шел «Гамлет». Последний в жизни Высоцкого. В дневнике Аллы Демидовой читаем: «18 июля 1980 года. Опять «Гамлет». Володя внешне спокоен, не так возбужден, как 13-го. Сосредоточен. Текст не забывает. Хотя в сцене «мышеловки» опять убежал за кулисы — снова плохо с сердцем. Вбежал на сцену очень бледный, но точно к своей реплике. Нашу сцену сыграли ровно. Опять очень жарко. Духота! Бедная публика! Мы-то время от времени выбегаем на воздух в театральный двор, а они сидят тихо и напряженно. Впрочем, они в легких летних одеждах, а на нас — чистая шерсть, ручная работа, очень толстые свитера и платья. Все давно мокрое. На поклоны почти выползаем от усталости. Я пошутила: «А слабо, ребятки, сыграть еще раз?» Никто даже не улыбнулся, и только Володя вдруг остро посмотрел на меня: «Слабо, говоришь. А ну как — не слабо!» Понимаю, что всего лишь «слова, слова, слова…», но, зная Володин азарт, я на всякий случай отмежевываюсь: «Нет уж, Володечка, успеем сыграть в следующий раз — 27-го…»

На следующий день, 19 июля, в Москве торжественно открываются 22-е Олимпийские игры. Г. Елин вспоминает Москву тех дней:

«Красота, а не город. Идешь себе по улицам — один-два прохожих навстречу. Заходишь в магазины — один-два человека в очереди, спускаешься в метро — пять-шесть пассажиров в вагоне, и тебе из динамика — нежный иностранный голос: „Некст стоп «Аэропорт“. Так и хочется ответить: Ол райт!

С диссидентами все ясно, но вот куда в одночасье исчезли цыганки с вокзалов и базаров?.. на какие божидеры вывезены, за какие 101-е километры и когда? как?..

В восьмидесятом появилось несколько неглупых и занимательных игр. Индивидуальная — шестицветный кубик, гениальное изобретение венгерского архитектора-дизайнера Эрне Рубика…

Любимой игрушкой 80-го года стал и сувенирный медвежонок работы книжного художника Виктора Чижикова…»

В день открытия Олимпиады Высоцкий вновь срывается «в пике». Поскольку в те дни все медицинские учреждения города были взяты под строжайший контроль и наркотики достать нельзя, наш герой переходит на водку. По словам А. Федотова: «19 июля Володя ушел в такое «пике»! Таким я его никогда не видел. Что-то хотел заглушить? От чего-то уйти? Или ему надоело быть в лекарственной зависимости? Хотели положить его в больницу, уговаривали. Бесполезно! Теперь-то понятно, что надо было силой увезти…»

20 июля Высоцкого навестил его сын Аркадий. Он в те дни поступал на физтех, у него неудачно складывались экзамены (две четверки), и он хотел попросить помощи у отца. Но та встреча оставила у парня не самые приятные впечатления. Вот его собственный рассказ:

«В середине дня отец проснулся. Он вышел из кабинета, увидел меня — очень удивился. Я сразу понял, что он действительно сейчас не в состоянии разговаривать. Но поскольку я уже пришел, а потом я просто не представлял, что делать в этой ситуации, то решил подождать, пока не придет Валерий Павлович (Янклович).

И я пытался завести какой-то разговор, стал спрашивать:

— Вот я слышал, что ты из театра уходишь?

Но отец был явно не в настроении разговаривать…

Через некоторое время он стал говорить, что ему надо уйти, говорил что-то про Дом кино… Я, естественно, считал, что он пойдет искать, где выпить… И даже порывался сам сходить, потому что не хотел, чтобы отец выходил из дома…

На нем была рубашка с коротким рукавом, и, в общем, было видно, что дело там не только в алкоголе… А мама мне уже говорила, что с отцом происходит что-то странное, но я сам таким его ни разу не видел. Он стал говорить, что очень плохо себя чувствует, а я:

— Пап, давай подождем, пока придет Валерий Павлович…