пролился дождь из наград: высшие ордена и медали своих стран привезли в Москву все руководители Восточного блока. Простой народ смотрел на это по-разному: кто с уважением, кто с иронией. А кто-то и с негодованием, поскольку нежелание высшей кремлевской верхушки идти на реформы (назревшие, как они считали) расценивали как преступление. Наш герой относился к последним, почему и родил в том году весьма показательные строчки:

Или:

Однако Брежневу было отнюдь не плевать на страну, которой он руководил. Даже наоборот: именно желание сделать ее лучше и вынуждало его на действия, которые того же Высоцкого возмущали. Генсек боялся перемен, поскольку видел и понимал, в каком состоянии находится высшая элита страны: в состоянии перманентной войны друг с другом. С тех пор как он подавил бунт шелепинцев в 67- м, он намеренно законсервировал ситуацию, загнав противостояние различных политических группировок под кремлевский ковер, дабы не будоражить лишний раз страну. Эта консервация чуть позже получит в либеральных кругах название «застоя». Однако слово это можно было применить к той ситуации с большой натяжкой, поскольку развитие страны не стояло на месте. Довольно активно развивалась экономика, культура, да и сама политика, где Брежнев, несмотря на ухудшающееся здоровье, постепенно убирал из своего окружения практически всех потенциальных претендентов на свое место. Историк А. Шубин по этому поводу напишет следующее:

«Суть понятия „застой“ — не в прекращении развития. Это было общество со стабильной структурой. Чтобы уйти от эмоциональных оценок, можно назвать этот период равновесием, или стабильностью. Производство росло, благосостояние повышалось (правда, рост благосостояния перестал поспевать за ростом потребностей), но общество оставалось таким же, как и десять лет назад. Перемены были настолько медленны, что еле заметны глазу…»

Судя по мемуарным свидетельствам многих высокопоставленных советских руководителей, большинство людей из брежневского окружения боялись открытого раскола элиты и начала борьбы за власть. Собственно, и сама элита была согласна с этой консервацией ситуации, поскольку та гарантировала ей вполне безбедное и спокойное существование на протяжении тех лет, пока Брежнев находится у власти. Поэтому элита внимательно следила за здоровьем своего генсека, всячески помогала ему его поддерживать и при малейших поползновениях с его стороны поднять вопрос об уходе в отставку, тут же бросалась его отговаривать от этого. И эти уговоры помогали — Брежнев продолжал руководить страной, даже несмотря на ухудшающееся здоровье.

Что касается Высоцкого, то его недовольство существующим положением вещей объяснялось просто: подобное поведение вообще характерно для определенной части творческой элиты, которая всегда старается идти «впереди паровоза» и считает себя прогрессистами. Отметим, что именно либералы чаще всего выступали критиками советского режима, в то время как державники, которые тоже прекрасно видели все недостатки и даже пороки существующего режима, старались «воду не мутить», прекрасно отдавая себе отчет, что тем самым могут сыграть на руку противной стороне.

Свою роль при этом играли и личные качества Высоцкого: природная злость, усугубленная различными болезнями (а как бы сам он ни хорохорился, уверяя себя, что «еще так много сил», его организм к тому времени уже представлял собой одну сплошную болячку), а также необузданный темперамент, который требовал постоянного выхлеста энергии. Высоцкий понимал, что жить ему остается не так уж и много, и этот оставшийся отрезок времени он хотел прожить на пределе своих возможностей, а не так, как Брежнев и его окружение, — в тишине и покое. Поэтому, как и раньше, он продолжал черпать творческое вдохновение в недовольстве окружающим миром, часто намеренно накручивая себя до состояния исступления. Это позволяло ему максимально эффективно использовать свой талант, который, как уже отмечалось, именно в экстремальном состоянии давал наиболее мощный КПД. Хотя, с другой стороны, на талант этот все сильнее влияли внутренние факторы: из-за развития болезни творческий потенциал Высоцкого заметно слабел, что выражалось прежде всего в количественном плане (писалось ему все труднее).

Известно много свидетельств того, как Высоцкий за глаза относился к советской верхушке — с нескрываемым презрением. Например, в узком кругу он часто разыгрывал миниатюры собственного сочинения (целиком придуманные им или увиденные в жизни), где представители высшего сословия выглядели, мягко говоря, нелицеприятно. Вот как это описывает один из свидетелей такого рода «концертов» — М. Златковский:

«К сожалению, не записаны его изустные истории. Кто знал, что этого уже не успеть, что этот род его творчества так и останется единственно невосполнимым в воспроизведении… Да и как записывать на магнитофон, если эти истории рождались спонтанно, вдруг, только по ему ведомой логике… Иногда история повторялась „на бис“: „Володя, расскажи, ну расскажи про то… про это…“ Но и тут в голову не приходило включать аппарат…

Вот Брежнев с камарильей в баню собирается ехать, и полное ощущение, что идет настоящий «мужской» разговор про «какие будут девочки? да чтоб не такие, как в прошлый раз… да завезли ли „Пльзенского“? и чтоб венички, венички отмоченные… уж постарайтесь»…

Подбирал убийственно точные образы и словесные характеристики персонажей. Для этого надо было превосходно знать предмет пародии и еще вкладывать свое отношение к происходящему. Вы становились не только свидетелем происходящего, но и при каждой новой фразе могли безошибочно узнать реакцию самого рассказчика…

Сатира могла быть убийственной, показывая маразматиков Политбюро, разыгрывая очередной «победоносный» съезд; была смешной и по-своему доброй — театр, киношники; горемычно-жалкой — «как я попал к Хрущеву»; но никогда — просто позубоскалить, унизить…»

С последними словами можно было бы поспорить. В них явно угадывается попытка простить своему кумиру любое действие, даже то, которое подпадает под категорию сомнительного. Например, разыгрывать интермедии про маразматиков из Политбюро для любого мало-мальски профессионального артиста — дело, в общем-то, нехитрое (этим баловались тогда многие, вплоть до студентов творческих вузов). Но было ли