площади Звезды у Триумфальной арки (такая же церемония проходила 11 ноября — в день общенационального поминовения павших на всех войнах). При этом никаких толп скорбящих людей вокруг не было — день, повторюсь, был рабочий. Как напишет в своих мемуарах сам президент В. Жискар д'Эстен: «8 мая 1975 года церемония проходила в тот же час и в соответствии с той же процедурой. И, как в предыдущие годы, на Елисейских Полях и вокруг площади Звезды не было практически никого…»
Тот День Победы Высоцкий, судя по всему, отметил в узком семейном кругу. Вообще его отсутствие в Союзе именно в эти торжественные дни (хотя он вполне мог и подсократить свой отпуск и вернуться на родину аккурат к юбилейным мероприятиям) наводит на определенные мысли: а не было ли это сделано преднамеренно? Не хотел ли тем самым Высоцкий проигнорировать — нет, не сам праздник (к нему он относился благоговейно), а тот ажиотаж, который должен был ему сопутствовать?
Вообще господам либералам это свойственно — с пренебрежением относится к крупным государственным праздникам. А в СССР середины 70-х это вообще было в порядке вещей и, в общем-то, объяснимо. К тому времени власть превратила тему победы в Великой Отечественной войне в дежурную, из-за чего отношение к ней даже большей части рядового населения (а не только интеллигенции) стало меняться не в лучшую стороную. Все-таки чрезмерный пафос может загубить любое доброе дело. А тут еще стареющий Брежнев был объявлен «выдающимся полководцем», что тоже расценивалось гражданами не самым положительным образом.
В деле превращения святого праздника в помпезное мероприятие большинство либералов предпочла играть роль «примкнувших». То есть они участвовали в этом пафосе, но без особого огонька и не сильно выпячиваясь, дабы не бросить на себя тень «лучших учеников» (эту роль они смело уступили державникам, которые не считали зазорным подыгрывать власти в столь благом деле — в воспевании не только победы в войне, но и вообще советского патриотизма). Например, та же «Таганка» к юбилею ничего не выпустила, предпочтя показать старый (1971 года выпуска) и единственный в ее репертуаре военный спектакль «А зори здесь тихие…» А Высоцкий, вместо того чтобы дать несколько концертов с репертуаром из военных песен (вряд ли чиновники ему бы в этом отказали), предпочел отсидется в Париже. Единственное, что он сделал в этом направлении: с недавних пор стал начинать все свои концерты с одной из самых своих пафосных военных песен — «Братские могилы».
Звание пафосной, применительно к данной песне, является, конечно же, условным. В сравнении, например, с песней А. Пахмутовой и Н. Добронравова «Малая Земля» она выглядит более чем камерной. Но мы сравниваем «Братские могилы» с другими песнями Высоцкого военного цикла — а они почти все из разряда «про маленького человека». Для большинства либералов это было типичным явлением, поскольку данная тема позволяла им дистанцироваться от официального пафоса. Например, в большом кинематографе державник Юрий Озеров снимал эпопею «Освобождение», а либерал Алексей Герман — кино про «маленького человека на войне» под названием «Проверка на дорогах». На последней стезе активно работал и Высоцкий. В этом разделении сфер была, с одной стороны, своя гармония, но с другой — и дисгармония. Все-таки если вспомнить русских классиков, то те успевали трудиться на обеих нивах: у А. Пушкина был и «Медный всадник» (государственный пафос), и «Станционный смотритель» (про будни маленького человека), у Николая Гоголя — «Тарас Бульба» и «Шинель», у Л. Толстого «Война и мир» и «Анна Каренина». Впрочем, видимо, на то они и классики, чтобы писать одинаково гениально и о малом, и о великом.
И вновь вернемся к хронике событий весны 75-го.
Несмотря на свое отсутствие на родине, Высоцкий посредством своего творчества все-таки внес определенную лепту в празднование Дня Победы. 9 мая в столичном театре имени Ермоловой состоялась премьера спектакля «Звезды для лейтенанта», где звучали его песни из «военного» цикла: «Всю войну под завязку», «Мы взлетали, как утки…», «Я еще не в угаре, не втиснулся в роль…», «Их восемь — нас двое, — расклад перед боем не наш…»
В Москву Высоцкий вернулся в середине мая. Его приезд совпал с выходом очередной пластинки — миньона с четырьмя песнями: «Кони привередливые», «Скалолазка», «Она была в Париже» и «Москва — Одесса». Правда, самому Высоцкому выход пластинки ничего, кроме разочарования, не принес — он-то рассчитывал, что выйдет диск-гигант, обещанный ему еще в январе самим союзным министром культуры Демичевым. Вспоминает В. Шехтман:
«1975 год… Вся Москва слушает и поет «Кони привередливые». Володя возвращается из Франции, я встречаю его в Шереметьеве. Проезжаем Белорусский вокзал, а у лотка в лотерею разыгрывается синяя гибкая пластинка Высоцкого (стоила она тогда 60 копеек.
20 мая Высоцкий отправился с визитом к фотографу Валерию Плотникову. Причем, когда последний открыл ему дверь, в первые мгновения он приятеля просто не узнал — лицо его украшала борода, которую он специально отрастил для роли Лопахина в спектакле «Вишневый сад», который должен был ставить на «Таганке» режиссер-«варяг» — Анатолий Эфрос из Театра на Малой Бронной. И только знаменитый голос с хрипотцей выдавал в нем «шансонье всея Руси» (по образному выражению А. Вознесенского). Между тем актер пришел к фотографу не ради праздного любопытства, а по делу — тот обещал сделать несколько его профессиональных снимков. Теперь они известны всему миру — на них бородатый Высоцкий сидит на кухне у Плотникова (пол там выложен кафельной шашечкой), а за его спиной висит огромная афиша спектакля «Гамлет». На следующий день фотосессия продолжилась, причем на этот раз Высоцкий приехал не один, а со своим другом, коллегой по «Таганке» Иваном Бортником, с которым он сильно сблизился в последнее время.
В родном театре Высоцкий впервые объявился 26 мая — пришел смотреть репетицию спектакля «Вишневый сад» (в паре с Виталием Шаповаловым он должен был играть купца Лопахина). Появление Высоцкого произвело фурор в театре, причем всех без исключения потрясла борода артиста, которую он отпустил за эти месяцы своего отсутствия. Примерно в течение часа Высоцкий рассказывал коллегам про то, как хорошо оттянулся за кордоном: про Мексику, Мадрид, «Прадо», Эль Греко. Сообщил также, что напел целый диск своих песен, видел три спектакля Питера Брука, который чем-то сходен с Юрием Любимовым, но все-таки посильнее и т. д.
Кстати, здесь же, в Москве, находится и жена Высоцкого Марина Влади, и живут они у актера все той же «Таганки» Ивана Дыховичного. До этого, как мы помним, Высоцкий по большей части жил либо у матери на улице Телевидения, либо снимал квартиры, но когда купил кооперативную квартиру в доме № 28 по Малой Грузинской, собирался вселиться туда. Однако весной 75-го выяснилось, что жилье еще не готово — строители так постарались, что после сдачи дома в квартире надо было заново перестилать пол, заделывать швы и т. д. В итоге, пока на Грузинской шел аварийный ремонт, Высоцкому предложил пожить у себя Дыховичный, благо его жилищные условия позволяли принимать гостей — он обитал в роскошной квартире своей жены, которая, как мы помним, была дочерью члена Политбюро Дмитрия Полянского.
Между тем вселение Высоцкого и Влади в его квартиру запомнилось Дыховичному на всю жизнь. Дело в том, что супруга нашего героя приехала из Парижа не с пустыми руками, а привезла на крыше своего автомобиля огромный, как теперь говорят, сексодром — трехспальный квадратный матрац «индивидуальная суперпружина». Вот как об этом вспоминает сам И. Дыховичный:
«Когда во двор въехал „Мерседес“, в котором сидела Марина, а на крыше был прикреплен матрац и вылез Володя в красненькой рубашечке и они стали тащить матрац ко мне… это был страшный момент, потому что в нашем доме жили люди, в основном пенсионеры, которых вообще раздражала любая живая жизнь. И когда они увидели это, я понял, что это все! На меня были написаны анонимки во все существующие организации, включая Красный Крест. А у Марины тогда был период, когда она очень легко, даже фривольно одевалась… И утром, когда она проходила мимо этих людей и весело говорила: „Привет!“ — они роняли свои ручки. А Володя, когда узнал про анонимки, перестал с ними здороваться. У него была твердая позиция — этих людей просто не существует. Тогда они написали еще одно письмо: „Почему это Высоцкий не здоровается! Ну хотя бы он с нами здоровался!“ И тогда Володя утром — мы ехали с ним на
