но когда никто не появился, я решил, что скорее всего кто-то подсматривал, а теперь ускользнул.
Сандра вышла со мной к машине. Туман слегка рассеялся, во всяком случае, достаточно, чтобы оказались видны костры к югу, ближе к горам; ночь наполнилась дымом. Сандра прислонилась к машине.
— Тебе совсем не нужно знать все, Эд, — предостерегла она. — Случившееся двадцать лет назад может не иметь к сегодняшнему дню никакого отношения.
— Ты считала это важным в отношении Джессики, а также в отношении Джонатана и доктора Рока.
— И мы должны все тебе рассказать и позволить самому решать, что важно, а что нет?
— Точно, — промолвил я улыбаясь, потому что она тоже улыбалась. Эти улыбки были фальшивыми, как маски.
— И кто же ты тогда? Скорее святой отец, чем детектив.
— Называй как хочешь, — сказал я. — Я все равно все разузнаю. То, что случилось здесь, началось не на прошлой неделе и не прекратится к завтрашнему утру. Вы только можете замедлить процесс. Как только он начнется, вам его не остановить. Если вы не хотите пожертвовать Эмили и Джонатаном. Потому что именно они страдают от вашего молчания.
На этот раз я позволил ей дать мне пощечину. Сандра Говард закатила мне ее от души. Она смотрела на меня, дрожа и сдерживая слезы, затем повернулась, поднялась по ступенькам, вошла в бледный гранитный дворец и закрыла за собой огромные двери Рябинового дома.
Через справочное бюро я узнал телефон Дэвида Мануэля и по пути в Вудпарк позвонил ему. Ответила его жена; ей, видно, совсем не хотелось звать мужа — я слышал смех и разговоры в комнате, — но я настаивал, и он наконец взял трубку.
— Дэвид Мануэль слушает.
Голос был тихим и четким.
— Меня зовут Лоу. Я частный детектив, сейчас работаю на семью Говард. Я нашел Эмили Говард. Если я правильно понял, она ваша пациентка.
Мануэль промолчал.
— Я бы хотел поговорить с вами о ней и о Джонатане.
— Я не могу передать вам ничего из того, чем они со мной делились. Эта информация конфиденциальна.
— Разумеется. Но вы все-таки можете мне помочь. Например рассказать, что вы знаете о семье Говард.
— Я же уже сказал: информация конфиденциальна…
— Но не все. Не может быть, чтобы все. Вы же не врач и не священник, вас не связывают реальные законы, так ведь? И знаете, они сейчас оба в опасности, Эмили и Джонатан.
— В опасности? Вы пытаетесь меня напугать, мистер Лоу?
— Может быть, только слегка. Лично я за них очень боюсь. А меня не очень легко напугать. Если я расскажу то, что знаю, они оба окажутся в тюрьме. Могу я сейчас заехать к вам?
— Сейчас? У меня тут гости. Не могу же я… нет, это невозможно.
— Тогда завтра.
— У меня в девять пациент.
— Я буду у ваших дверей в восемь.
Я отключился, прежде чем он успел возразить.
При гостинице «Вудпарк» имелся бар с линолеумным полом, столами, стульями и телевизором. Шоу с участием какой-то невероятной знаменитости. Бар с ослепительными лампами дневного света и доской для игры в дартс, где над своими пинтами виски и лимонадом сидели примерно с полсотни человек, уже перешагнувших пятидесятилетний рубеж. Все старательно не курили. Они выглядели так, как будто приходили сюда всю свою жизнь, что, возможно, соответствовало действительности. В зале было довольно тихо: пары, которым нечего сказать друг другу, и притихшие группы плохо подобранных женщин далеко за сорок сидели под скелетами и шарами в виде тыкв подобно взрослым в своих старых детских комнатах, удивляясь, что они слишком постарели, чтобы получать от этого удовольствие, но все же недостаточно, чтобы отнестись к этому спокойно. Шона Муна нигде не было видно, равно как и братцев Рейлли или Брока Тейлора. Главное действо — битва музыкальных групп в честь Хэллоуина — готовилось в зале, раньше служившем танцевальным. Вышибала обладал бритой головой и густыми черными усами; он взглянул на меня и констатировал: «Слишком стар», — с восточноевропейским акцентом. Я произнес: «Звукозаписывающая компания». Он склонил голову в сторону усиливающегося шума, затем снова посмотрел на меня несколько скептически, выразительно пожал плечами, как будто человеческие причуды находились вне его контроля, и пропустил меня.
Я заплатил двадцать евро скучающей девице в мешковатом белом спортивном костюме, с волосами, поднятыми вверх и залитыми лаком, и вошел внутрь. Вышибала оказался прав. Я оказался слишком стар. Зал заполонила молодежь всех мастей, включая прилично одетых девушек в вечерних платьях и грубоватых регбистов с волосами, склеенными в гребешки. Мелькали несколько лиц постарше, жертвы культурных войн, каких вы обязательно встретите на рок-концертах в любом месте, — полные, алкогольного типа, женщины с пурпурными волосами и татуировками, маленькие сморщенные мужички с грязными седыми волосами, стянутыми в хвостики, и среди них я, мужчина сорока трех лет от роду, в костюме. Я чувствовал себя лишним среди них, но, с другой стороны, я сегодня весь день чувствовал себя лишним, начиная с того момента, как Шейн Говард показал мне порнографические фотографии своей дочери. Наряду с жалостью и возмущением, какие я испытывал к Эмили, я одновременно не мог отделаться от куда менее благородного чувства — похоти, а позднее изгнать эти картинки из своей разгоряченной головы. Я взял кружку пива «Гиннесс» в баре и узнал от миниатюрной барменши с огромными глазищами и короткими волосами сливового цвета, ей, кстати, я тоже впарил вранье насчет звукозаписывающей компании, что группа «Погребальный костер Голгофы» еще не скоро будет выступать. Сейчас сцену занимала группа, облаченная в оборки и кружева и широкие белые рубахи, причем они явно перестарались с макияжем. Я никак не мог сообразить: подделывались ли они под романтические группы начала восьмидесятых или под современную волну подражавших им групп. Я допил свое пиво и взял еще кружку. Барменша показала мне на Джерри Далтона через зал от меня и сказала, что их группа уже пользуется успехом, но сделки с ними пока никто не заключил, поэтому тот, кто успеет это сделать первым, может считать, что ему повезло. Ее огромные глаза горели страстью, и она сама казалась сильно влюбленной в Далтона. Я спросил, знает ли барменша Эмили Говард и была ли Эмили подружкой Далтона, но она покачала головой и сочувственно улыбнулась по поводу моей возрастной ограниченности. По ее словам, она интересовалась только музыкой.
Джерри Далтон выглядел высоким и стройным, с густой шапкой вьющихся темных волос до плеч и бородкой, которой не удавалось спрятать чистую линию его квадратного подбородка. Он был в черной футболке, на ней огненными буквами было написано «Погребальный костер Голгофы», а также черных джинсах и ботинках с толстыми металлическими каблуками. На шее висел перевернутый крест, а еще Джерри был увешан кучей колец и браслетов с изображениями черепов и змеиных голов. Парень стоял у высокого круглого бара с бутылкой пива в руке и разговаривал со слегка безумным на вид юношей с длинными вьющимися светлыми волосами и в очках с черной оправой. Впрочем, последний тут же исчез, стоило мне представиться.
— Частный детектив? Вау, умереть можно, — восхитился Джерри Далтон. — Чем могу помочь?
— Хочу расспросить вас о вашей подружке, Эмили Говард.
— Она не моя подружка.
— Разве? Я думал, что подружка.
— Он думал… Вообще, какое ваше дело?
— Эмили исчезала. Кто-то шантажировал ее отца. Я ее нашел. Она сказала, что ты был тем, от кого Дэвид Брэди узнал о шантаже. Сейчас Эмили дома, Дэвид Брэди мертв, и я хочу знать, кто за всем этим стоит.
Джерри Далтон обалдело смотрел на меня.
