рубашке были накладные карманы, но они пропитались кровью. К карманам его джинсов было легче добраться: в одном оказалась горсть мелочи, от которой не было никакой пользы, в другом — мобильный телефон, он мог пригодиться. Судя по табло сбоку от лифтов, полицейские находятся на четвертом этаже. Я решил, что их четверо, по двое в каждом лифте, еще один в форме остался в вестибюле, другой присматривает за лестницей. Я широко распахнул дверь квартиры и бросился к лестнице, как раз когда лифт миновал седьмой этаж. На восьмом и седьмом этажах полицейского не обнаружилось. Я взглянул через перила и увидел, что он поднимается на третий этаж. Я спустился на шестой и вызвал лифт. Нырнул в него, спустился на первый этаж и тут же снова поднялся вверх. Опять вышел на лестницу. Полицейский находился уже высоко надо мной — проверял верхние этажи. На цокольном этаже я сквозь маленькое оконце посмотрел в вестибюль. Женщина-полицейский в форме, со стрижеными светлыми волосами и длинными ногами, смотрела в пустой лифт. Она взглянула на дверь пожарного выхода, и я отпрянул от окошка. Мне не хотелось выходить через черный ход во двор, я не был уверен в отсутствии там охранной сигнализации. Взглянул еще раз. Двери лифта закрылись, женщина, похоже, находилась в кабине. Низко наклонив голову, я толкнул дверь, быстро прошел через вестибюль и выскочил на улицу.
Я уже некоторое время сидел на стуле в баре «Якорь», просматривая текстовые записи на мобильном телефоне Дэвида Брэди и наслаждаясь первой выпивкой за месяц. Строго говоря, мне полагалось дождаться полуночи, но поскольку я никогда раньше не влезал на место преступления и не запутывал следы, а также не крал важные вещественные доказательства, решил, что заработал выпивку пораньше. Даже в двух видах: двойное виски «Джеймисон» и бутылка пива «Гиннесс». В «Якоре», как обычно, спокойно и тихо. Здесь не подавали еду, такое даже не могло прийти в голову; мужчины мечтали и молились над своими пинтами и стаканами, как четки, теребили газеты. Молчаливый Джон, бармен, держался в стороне. Трудно его винить. В «Якорь» ходили люди, начинавшие пить в половине одиннадцатого утра; когда я не работал, то иногда был в их числе. Зачем бармену лезть в друзья к компании алкоголиков? С другой стороны, зачем работать в таком баре, как «Якорь», если не хочешь всю жизнь проводить среди пьяниц?
Я довольно быстро нашел то, что искал: 452, Пирс-авеню, Ханипарк, — вот так ясно и просто. И кстати, недалеко от регби-клуба Сифилд. Я подумал о Дэвиде Брэди, умершем в двадцать лет, прикинул, что привело его из жилищного комплекса «Вид на море» в Ханипарк, допил виски и пиво и пошел искать ответ на этот вопрос.
Ханипарк и Вудпарк — обширные владения местных богатеев на южной границе Каслхилла и Сифилда. Вудпарк берет свое начало в сороковые годы, так что многие дома были выкуплены своими жильцами, а затем проданы молодым семьям среднего класса — многие из них живут там уже третье поколение. Хотя у него до сих пор свои сложности, район уже не пользуется той ужасной репутацией, какой он славился в годы моей юности, когда слухи, что парни из Вудпарка вышли на охоту, придавали даже самому скучному вечеру ощущение опасности, что часто реализовывалось. Теперь эта честь отдается Ханипарку, выстроенному в восьмидесятые годы на просторной территории на месте развалившегося англо-ирландского «Большого дома», к югу от основного шоссе. Кто-то рассказывал мне, что они собрали сюда всех жильцов, выгнанных из своих квартир за асоциальное поведение, и весьма неподходяще назвали район Ханипарк.[2] Здесь автобусы заканчивают ходить намного раньше не только потому, что возможны нападения на водителей и грабеж, но и потому, что жители раздолбали все автобусные остановки и нападали на автобусы со всем, что попадалось под руку. В Ханипарке вы можете найти наркотики на любой вкус, но никто туда за ними не ездил, поэтому торговцам пришлось перебраться в Вудпарк, где они бродили в серых капюшонах и бейсбольных кепочках, пугая мамаш с колясками и старушек с магазинными тележками на двух колесах. Там сейчас уже не так скверно, как было, но никто не станет утверждать, что Ханипарк укротили.
Я зашел в гостиницу «Вудпарк», чтобы посмотреть, какие группы будут играть там в этот вечер. Рабочие с ближайших предприятий и оптовых складов сидели над своим супом и бутербродами. Шарики, разрисованные под тыквы, и светящиеся пластмассовые скелеты покачивались над их головами. От запаха пищи меня затошнило, захотелось еще выпита, но сначала надо было выполнить работу. Я нашел объявление относительно групп, выступающих сегодня вечером: третьей в списке значилась группа «Погребальный костер Голгофы», дружка Эмили Джерри.
Я вышел на улицу в туман и сгущающиеся сумерки Ханипарка. Двадцать лет назад каждый дом выкрасили в белый цвет, и с той поры только редкие из них перекрашивались, так что район имел слегка зловещий вид: грязный и тусклый, как бы закутанный в белое облако. Пирс-авеню оказалась длинной извилистой дорогой, крутящейся и раздваивающейся, как в лабиринте. Я два или три раза едва не заблудился, пока не взял за ориентир три группы подростков, разжигавших костры на крошечных зеленых лужайках, предназначенных городским советом для отдыха граждан, и остановился около самого большого из костров. Мальчишки оживленно прыгали вокруг него, кидались друг в друга петардами и швыряли в костер автомобильные шины, а сверху — продуктовые ящики и матрасы строителей. Пирс-авеню изгибалась подковой, причем овал приходился на дальний конец лужайки и дом 452 находился в центре пяти домов, огибавших овал. Когда я положил руку на калитку, кто-то швырнул в меня петарду, которая разорвалась в нескольких футах от меня. Я повернул голову, вздрогнув от взрыва, и услышал ехидный смех швырнувших ее мальчишек. Когда я снова повернулся к калитке, у двери дома 452 стоял низенький толстый человек с жирными темными волосами, в черном спортивном костюме и тяжелых ботинках. По обеим его сторонам стояли два парня лет по двадцать в серых куртках с капюшонами и серых же тренировочных штанах: один высокий и толстый, второй — маленький и тощий. Капюшоны начали на меня надвигаться. Создавалось впечатление, что я попал по адресу. Я всегда предпочитал не носить с собой пистолет, но сейчас подумал, что ради Ханипарка мне, возможно, стоило поступиться своими принципами. С другой стороны, эти парни не выглядели слишком устрашающими. Я открыл калитку, сунул руку в нагрудный карман и вынул удостоверение личности. Никто не потянулся за оружием, хотя мое движение можно было расценить именно таким образом.
— Полиция Сифилда, — сказал я очень громко и двинулся к ним. — Расследуется убийство Дэвида Брэди.
Два парня в капюшонах переглянулись, затем уставились на меня. Я снова повторил имя, фамилию и слово «убийство», и тогда капюшоны кивнули, развернулись и разбежались в разные стороны, перепрыгивая через стены соседних домов. Засаленный толстяк, казалось, очень бы хотел последовать их примеру, но я теперь загораживал ему дорогу. Он попятился к дому, но я успел встать между ним и дверью.
— Это ваш дом, сэр? — спросил я.
— Нет. Да. Нет, — ответил он взволнованно.
— Так как?
— Да.
— Имя?
— Шон Мун.
— Что вы можете рассказать мне об убийстве Дэвида Брэди, мистер Мун? Что вы знаете об исчезновении Эмили Говард?
Его бледно-зеленые глаза покраснели. Я ощущал исходящий из его пор запах виски, по его лицу ручьями лил пот.
— Я не знаю… я ничего не знаю.
Я услышал приглушенные звуки, доносившиеся сверху: стук по полу или тонкой стене, затем приглушенный крик.
— Они заставили меня. У меня не было выбора, — сказал Шон Мун.
Я протиснулся мимо него и направился прямиком к лестнице. Дверь во вторую спальню была закрыта, но не заперта. Я открыл дверь и увидел двух людей, дерущихся на кровати. Одной из них оказалась Эмили Говард, а вторым — тощий блондин, я уже видел его в фильме и на фотографиях, тот самый, с татуировкой орла на плече. Татуировка и сейчас четко виднелась. Он был голым до пояса, только джинсы, и больше ничего. На Эмили был надет короткий килт и черный лифчик. Несколько секунд они меня не замечали, а я не заявлял о своем присутствии. Боролись они шутя, более того — это больше походило на любовные
