Коу показал ему листок.

— Запомни. Приходи один. С пустой бутылкой из-под молока. Ясно?

— Ясно, — сверкнул белыми зубами мальчишка и побежал.

Неистовая и шумная толпа демонстрантов вытянулась в ровную колонну. Голова ее уже удалилась на значительное отдаление от дома, где находились монахи. Пора было перебираться ближе к мэрии, куда двигалась людская масса. У монахов там была забронирована квартира, откуда можно было детально наблюдать за происходящим на улице.

Четыреста человек полицейского кордона расположились в четыре шеренги: со щитами, в касках, с дубинками. Народ подошел вплотную.

Живая масса неровно колыхалась, угрожающе бурлила. Чего-то выжидала.

Плакаты и транспаранты по рукам перешли в первые ряды. Полицейский строй, как фаланга Александра Македонского, стоял ровно, неподвижно.

Лики, сквозь органическое стекло шлемов, были белы, словно образы чахоточных инопланетян. Людское разноголовье, будто черви в теплую погоду, шевелилось в нерешительности, в опаске, но больше в беспомощности. Бойцовский порыв, так явно и мощно продемонстрированный перед этим на митинге, под впечатлением организованных, дисциплинированных шеренг, предметно таял и медленно сникал.

— Старший полицейский офицер в большой громофон приказывал отойти на положенное безопасное расстояние, а лучше подобру-поздорову разойтись по домам. Народ глухо стоял и мелко роптал. Слышны были отдельные выкрики: — 'А где наши дома?', 'В ваших подворотнях?'. Никто не пытался повиноваться хотя бы голосу предосторожности. Озлобленность людей накалялась над пространством улицы. Какой-то очень мощный бас разнесся над толпой: — 'Дайте нам пройти к мэрии. Мы вручим мэру наши требования и делу конец. Не стойте на пути, не мешайте'. Наступила нездоровая тишина и последовала звучная команда в мегафон. Первая шеренга полицейских подняла щиты, медленно двинулась на демонстрантов.

Передние ряды народа опасливо попятились назад. Но твердый шаг полицейских неумолимо сокращал расстояние. Послышалась новая резкая команда и резиновые дубинки хлестко заходили по плечам и головам совсем оробевших людей. Они паникующе хлынули вспять, но задние напирали. Образовалось опасное столпотворение. Серые щиты и темные шлемы продолжали настойчиво теснить неорганизованную толпу, профессионально раздавая удары по матерящимся лицам и согнутым плечам.

Наиболее здоровые и отчаянные все же отмахивались палками. Но защитная амуниция и техника работы резиновыми демократизаторами полицейских была на несколько порядков выше народной выдумки. Некоторые от ударов падали. Общий крик, проклятия усиливались с каждой минутой. Народ панически голосил, загнанно зверел, но продолжал пугливо отступать, как дворняжка перед дворником. Главный проспект был широк и одновременно по всей линии соприкосновения большое количества, людей получали шишки, ссадины и травмы. Некоторых, оглушенных безжалостными ударами по голове, спешно оттягивали в ближайшие подворотни.

Ван и Коу из закрытого окна через щели плотной ткани спокойно взирали на панические маневры демонстрантов. Казалось, монахов это меньше всего интересовало. В руках Карающего Глаза была короткая винтовка с оптическим прицелом. Он, стоя, опирался на нее и отрешенно чего-то ждал.

Вскоре снова прибежал тот же парень с пустой бутылкой и уже толково со зннием дела доложил, что еще на двух крышах обнаружили людей с винтовками. Обстреляли, закидали гранатами. Если кто из них и жив, то обязательно ранен. Сами мальчишки вовремя убежали.

— Отлично, молодые бойцы, — Коу Кусин хотел улыбнуться парню, но кроме сдавленного подобия ничего не получилось. — Свое дело вы сделали на все сто процентов. Оставшиеся сами постараются скорее убраться с обнаруженных мест. Жизнь дороже. Никто из них не собирается долго истекать кровью. Значит так, — Коу все же улыбнулся веселее, дал мальчишке толстую пачку дензнаков, — если кто ранен или имеет какие травмы-в больницу. Эти деньги оплата за лечение и прочее. Сегодня вам больше показываться не надо. Вы засвечены. Вам надо переждать.

Поступайте в распоряжение Пака. Он и раненых развезет и вам скажет, что делать. Раздаст каждому из вас вами заработанные деньги. Ну, беги к своим.

Парень гордо вскинул вверх кулак и весело убежал. Коу по рации передал, чтобы в дело вступали местные ополченцы китайцы. Так он с Ваном назвал эмигрантов из Китая. Им предстояло ломать строй полицейских шеренг. Сотня с лишним человек, выставив перед собой шесты, как копья, одновременно навалились на щиты. Каждый шест держало по семь человек. Сзади входновенно надавила толпа, и мощный центр полицейского строя, как ни упирался с помощью грозного громофона и стоэтажной матерщины старшего офицера, беспорядочно разошелся по сторонам, как швы на старой подкладке. Длинные шесты не позволяли полицейским дотянуться до людей своими дубинками. А те продолжали энергично толкать в щиты и валить наземь полицейских. Масса людей обтекала лежащих, била их и дальше неслась давить на уцелевшие ряды.

Полицейские начали нести потери. Чтобы сохранить силы, кадры и мобильность, оставшиеся подразделения дружно, по команде старшего, разошлись в стороны, образовав по два отряда с каждой стороны улицы.

Толпа победно заликовала, рванулась вперед и потекла широким потоком на площадь. Полицейские организованно перестроившись, двумя группами отходили к площади параллельно демонстрантам. Офицер продолжал в мегафон призывать митингующих к законности и порядку.

Казалось, демонстранты достигли своей цели: умело, без большого побоища и жертв выходили на простор огромной площади. Но, совсем неожиданно и непредвиденно пространство ближайшей улицы оказалось заполнено внушительной толпой взведенных горячительными напитками молодых людей. С черными флагами, с черными транспарантами. Передние были вышколено наряжены, последующие одеты в куртки из толстой кожи.

Их было не более полутысячи человек, но шли они скоро и прямо наперерез демонстрации.

Коу поднес рацию к губам.

— Мин, связь.

— Слышу хорошо, Мин.

— С правой улицы прямо на колонну движется группа неизвестных. По всей вероятности это и есть отряд плантаторов и чернорубашечников.

Полицейские отходят в левую часть площади. Численность черного отряда в пределах пятисот человек.

— Все понял. Готовимся. Мин.

С подворотен и с перекрестных улиц на демонстрантов взирало изрядное количество случайных прохожих и любопытных. Стояло много припаркованных машин.

Никаких криков, подготовительных маневров от подходящих не последовало. Наемники с ходу врезались в демонстрантов. Страшно засверкали на солнце окровавленные цепи, пруты, трубы. Некоторые имели притороченные к предплечьям рук боевые, длинные саблевидные стилеты.

Ими они с особой жестокостью набрасывались на людей и наносили глубокие опасные резаные раны. Разом поднялся громкий панический вой.

Люди в ужасе отхлынули назад, оттаскивая за собой раненых и изувеченных. Но боевики быстрыми шагами преследовали давящих друг друга демонстрантов. Народ побежал. Образовалось открытое пространство между убегающими и догоняющими. Там остался стоять один, невысокий, в сереньком спортивном костюмчике с нелепым детским флажком в руке. Его худое лицо с орлиным носом невозмутимо застыло в потоке общей паники: словно икона на пожаре. Люди продолжали тесниться назад. Еще несколько однообразных остались стоять с такими же флажками как придурки на танцплощадке.

События развивались стремительно и непредсказуемо.

Над первым, скромно и глупо стоящим, занеслись самонадеянные пруты для покарания. Вдохновленные, искривленные в возбуждении лица атакующих были жестоки и безжалостны. Вдруг флажок в руках стоявшего вытянулся во внушительную телескопическую стальную трубу- она молниеносно завертелась в руках невозмутимого члена демонстрации.

Первые, трое нападавших, были быстро повержены поочередными и опережающими ударами стального предмета в головы. От разящих движений они живо попадали на землю, хватаясь за кровоточащие раны. Взрыв бешеного рева прокатился по рядам атакующих. Со звериной дикостью бешеных