пережив отца на полтора месяца.

И последнее. Среди людей пишущих бытует мнение, что, поссорившись с «прогрессивной» группировкой из среды интеллигенции, отец, потеряв их поддержку, вскоре потерял и власть. К политическим реалиям подобное утверждение отношения не имеет, его авторы сильно преувеличивают свою роль и влияние.

«Поэт в России — больше, чем поэт», но не в такой степени, чтобы от него зависела судьба власти и властителей. Тут действуют игроки повесомее.

Обидно, что отец поддался на провокацию, пусть и тщательно подготовленную. Можно оправдываться, объяснять, но невозможно ни оправдаться, ни объяснить, остается только сожалеть. По существу же, отец ничего не терял, ибо нельзя утерять того, что нет, не было и не может быть никогда. «Прогрессивные», равно как и «реакционные» (тут все зависит от того, как посмотреть) писатели, поэты, художники, скульпторы, композиторы и иже с ними не сомневаются в собственной гениальности, на худой конец, исключительности, никогда и никого не поддерживают, они еще могут принять союзничество почитающих их творчество политиков, но сами до союза с политиками никогда не «унизятся». Ведь это они властители дум! И «прогрессисты», и «реакционеры» стремились использовать отца в собственных интересах и использовали. А использовав, потеряв в нем надобность, обратились к поискам очередного покровителя. Таковы реалии отношений этих двух миров, мира искусства и мира политики.

Другое дело, что несмотря на столкновения, споры, скандалы, новая писательско-поэтическая и иная поросль выросла и окрепла при Хрущеве и благодаря ему. Он с ними ссорился, но в отличие от Сталина, никого с российской «творческой» грядки не «выпалывал», а когда его лишили власти, новым властителям полностью «прополоть» грядку оказалось не под силу.

Затеянная в 1960-е годы дискуссия, кто важнее «физики или лирики», исчерпала себя. Ответ оказался, как это часто случается, прост. Поэт не станет хуже писать без знания сопромата, а сопроматчик рассчитает конструкции и без любви к стихосложению. Каждый занимается своим делом.

Отрадно, что в XXI веке «поэт в России» постепенно превращается просто в поэта. Он уже не раб, пишущий для «просвещенного деспота», жаждущий быть им прочитанным и обласканным. Он уже не «инженер человеческих душ», а просто поэт и не страдает от того, что «безграмотный» политик, президент или премьер его не читает, не ценит и даже вообще не подозревает о существовании поэта. Каждый занимается своим делом, поэт — рифмами, парламентарий — законами, а инженер рассчитывает сопротивление материалов, а не душ. Поэт в России теперь только лишь поэт.

Начиная эту главу, я написал, что речь в ней пойдет о событиях не самых значительных, но наиболее всем запомнившихся, запомнившихся потому, что они затронули людей пишущих, описывающих нашу, а скорее, свою жизнь. Смотрят они на жизнь со своей колокольни, свои проблемы и интересы выдают за общие. Ничего тут нет необычного, каждый из нас живет своими страданиями и радостями. А то, что переживания людей, описывающих жизнь, подаются читателям так, что становятся важнее самой жизни и даже порой заменяют ее, только свидетельствует о таланте пишущего.

1963 год отец начал с ответов на вопросы корреспондента английской газеты «Дейли Экспресс», выступления на Новогоднем приеме в Кремле, а далее — привычная рутина: совещания со своими, прием послов и иностранных делегаций.

2 января 1963 года в Ленинграде спустили на воду супертанкер-шестядесятитысячник «София». В мае прошлого года отец его осматривал на стапелях.

5 января 1963 года Рудаков, он в ЦК курировал промышленность, пригласил отца, Козлова и Косыгина, таков на начало года расклад в высшей власти, посетить выставку новой техники и технологий в Госкомитете по автоматизации и машиностроению. У некоторых экспонатов отец задерживается, внимательно слушает рассказ академика Бориса Патона, директора Киевского Института имени Е. Патона о перспективах создания специализированных сварочных заводов.

Затем группа переходит к стенду тракторов и строительных машин. Там продолжается обсуждение, во что их обувать, что предпочтительнее — гусеницы или колеса? Вопрос не праздный. Гусеницы при нашем бездорожье кажутся безальтернативными, но только на первый взгляд. Через каждые две-три сотни километров они нуждаются в серьезном и дорогостоящем ремонте. Отцу показывают новые арочные шины для тракторов. Разработчики уверяют, что они не уступят гусеницам в проходимости, а по долговечности превосходят их в десятки раз. Отец высказался за колеса, но, помня, насколько весомо его слово, предупредил, что и гусеницы еще послужат, болотный трактор, при всем желании, на колеса не посадишь.

Следующий стенд вычислительных машин, больших электронных для сложных научных расчетов и относительно скромных, электромеханических, заменяющих арифмометр. Выслушав пояснения разработчиков, отец заметил, так написано в отчете о посещении выставки, что хорошо бы заиметь нечто среднее, специализированный вычислитель, облегчающий учет в колхозах, рассчитывающий выработку, кормовые рационы, зарплату. Разработчики обещали подумать. Почему я вспомнил об этом, казалось бы, малозначительном факте? Отец тогда попал в точку. Через много лет, читая книгу о становлении вычислительной техники в США, я натолкнулся на раздел, рассказывающий, как фирма «IBM» теперь ее название знают все, а тогда небольшая компания, производившая швейные машины, напольные часы и примитивные считалки, во время Второй мировой войны переключалась на производство несложных вычислителей-табуляторов, входивших в оснащение батальона американской армии. С помощью бумажных перфокарт они начисляли заработную плату, сводили расход материалов с наличными ресурсами и тем самым не просто облегчили жизнь, но и высвободили немало капралов и рядовых, способных к несению службы, но ранее просиживавших штаны в канцеляриях, позволили воевать эффективнее. Батальонов в США в военные годы насчитывалось не меньше, чем колхозов в Советском Союзе. За время войны IBM произвела множество табуляторов и переместилась с подножья пирамиды американского бизнеса на самую его вершину. Советских разработчиков табулятор для колхозов и совхозов не заинтересовал, о данном ими Хрущеву слове они попросту забыли.

Затем отцу показали первые образцы металлокерамики, продукта того, что сейчас называют порошковой металлургией, «спекающей» из порошка нужного состава детали любой конфигурации, не требующие дальнейшей обработки. Отец привез домой маленький беленький кубик резца для токарных станков, одного из самых массовых приспособлений в металлообработке. В год их стачивали не один миллион. Новый резец стоил в несколько раз дешевле, а служил много дольше. Экономились десятки и сотни миллионов рублей. Отец долго таскал этот резец в кармане, с гордостью демонстрировал его гостям.

9 января отец вместе с Подгорным, первым секретарем ЦК Компартии Украины, поездом направляется в Берлин на 6-й съезд СЕПГ. По дороге они останавливаются в Бресте, отец совещается с белорусами, потом на пару дней задерживаются в Варшаве. В ГДР отец пробудет восемь дней, с 14 по 22 января.

На заседаниях съезда он сидел не более положенного приличиями, остальное время разъезжал по химическим заводам. Я писал в начале книги, как после войны отца поразили немецкие «эрзацы», продукты химического синтеза. В СССР строились новые заводы, и у нас «эрзацы» вытесняли из жизни сталь, дерево, хлопок, лен и другие дорогостоящие натуральные продукты. Внедрение «химии» проходило со скрипом, и он решил посмотреть, чего же за послевоенные двадцать лет достигли восточные немцы? Оказалось, многого, но западные немцы добились еще большего. За лицензиями на производство лавсана и других последних чудес химии приходилось обращаться к ним, а не к Вальтеру Ульбрихту.

25 января 1963 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР Постановлением «О мерах по дальнейшему