«Вечером 22 сентября я встретился с Ларионовым, — пишет Зенин. — Сказал ему, что предстоящий пленум пройдет хорошо. Нервничать не следует. Освобождение мотивируют личной просьбой в связи с болезнью.

В тот день Ларионов ездил в Москву, там у него сохранилась дача, по возвращении сидел, задумавшись, с сыном на лавочке во дворе. Моя дочь Лариса ласково его о чем-то расспрашивала, он ее очень любил…

22 сентября в 9 часов 50 минут Ларионов умер… С плачем постучала к нам в дверь его жена Александра Васильевна… Я поднялся на третий этаж, вошел в квартиру и увидел мертвого Алексея Николаевича на диване в его кабинете. Срочно вызвал врачей во главе с заведующим здравотделом Симоновым. Долго они с ним “работали”, но безуспешно. В 12.00 ночи увезли на вскрытие».

Далее Зенин пишет, что, насколько он знает, «смерть наступила вследствие отравления большой дозой снотворного. Из желудка извлекли еще даже не растворившиеся таблетки. Он принял тайком снотворное, поиграл с внуком, а потом захрапел и затих. Жена не усмотрела ничего подозрительного, не раз проходила мимо спальни, но то, что произошло несчастье, обнаружила слишком поздно, он уже посинел».

То, что Ларионов принял большую дозу снотворного, скорее всего, миф. В Рязанском архиве лежит заключение врачей: «22 сентября, в 21 час 05 минут внезапно наступила смерть при явлениях острой сердечно-сосудистой недостаточности. Патологоанатомическое вскрытие показало наличие распространенного атеросклероза сосудов, множественные рубцы стенки левого желудочка сердца, отек мозга, отек легких, цианоз внутренних органов. Причиной смерти явилась острая сердечно-сосудистая недостаточность». И дальше подписи: Е. В. Литвина, заместитель заведующего облздравотделом; П. С. Бельский, главный врач больницы № 2; Н. А. Троицкий, профессор; И. Е. Мацуев, профессор; П. З. Котлярчук, областной патологоанатом, кандидат медицинских наук.

Так что все объясняется просто — сердце не выдержало, а снотворное Ларионов выпил около 9 часов вечера, чтобы заснуть после разволновавшего его разговора с Зениным о назначенном на следующий день пленуме обкома. И не горсть, а пару таблеток, как рекомендовали врачи. Вскоре, естественно, лег в постель, а через несколько минут его не стало. Вот снотворное и не успело раствориться в желудке.

После смерти Ларионова назначили официальную комиссию во главе с Аристовым, заместителем Хрущева в Бюро ЦК по РСФСР. Она доложила, что из оформленного на передержку скота всего 31,4 тысячи тонн возвращено государству 27 тысяч, не возвращено с передержки 4 тысячи тонн, не подтверждена документами сдача 16,8 тысяч тонн мяса. Таким образом, сдано всего 129 тысяч тонн, вместо взятых по обязательствам150 тысяч тонн.

Сколько коров рязанцы закупили у соседей, комиссии установить не удалось.

Проверки выявили аналогичные нарушения в Тульской, Кировской, Винницкой и некоторых других областях.

То есть нарушения, и очень серьезные, имели место, но отнюдь не столь катастрофические, как их расписывала людская молва. Но это факты. Ларионов же стал символом нараставшего неблагополучия. Точнее, сигналом, что страна развивается не так успешно, как ожидалось и планировалось.

Весьма примечательно, что первым о махинациях Ларионова заговорил отец, выставил их на всеобщее обозрение. А он мог бы ничего не афишировать, спустить дело на тормозах, положить отчет комиссии в «совершенно секретный» архив, принять меры, но тоже «совершенно секретные». На Пленуме ЦК могли ограничиться общими словами. Ведь основные докладчики: председатель правительства РСФСР Полянский, от Украины Подгорный, от Белоруссии Мазуров, а также партийные секретари других союзных республик ни словом не обмолвились о творящихся в их вотчинах безобразиях. В России и не такие «потемкинские пузыри» вздувались и потом исчезали без следа. В том-то и дело, что не мог отец так поступить. Вот он и вынес сор из избы, чтобы другим впредь неповадно было.

Вслед за «упущениями» в животноводстве он берется за «зерновиков». Ничего экстраординарного в 1960 году в стране не произошло: ни сильной засухи, ни пыльных бурь. Отец рассчитывал пусть не на рекордный сбор зерна, но и никак не меньший по сравнению с 1958 годом, составивший около 135 миллионов тонн. Но собрали 125,5 миллионов тонн, чуть больше неудачного 1959 года, тогда он составил 119,5 миллиона тонн. Урожайность в этом году оказалась тоже не намного выше прошлогодней — 10,9 против 10,4 центнера с гектара. В результате в 1960 году государство смогло закупить всего 46,7 миллионов тонн, чуть превысив уровень 1959 года с его 46,6 миллионами тонн. Столь низкие закупки объяснялись желанием оставить крестьянам зерно на откорм скота, а главное — на семена.

Конечно, по сравнению с 31,1 миллиона тонн 1953 года — большой скачок. Но и потребление в стране увеличилось. Люди больше не голодали, не давились в очередях за хлебом, больше не считали пакет муки на прилавке даром небес, но все произведенное все еще целиком проедали.

Поэтому и государственные запасы не росли или росли очень медленно. Отсутствие резервов очень беспокоило отца, случись что и… «Нужно иметь, по меньшей мере, годовой запас зерна на случай непредвиденностей: засухи, наводнений, войны, в конце концов. У американцев, — отец снова ссылался на пример США, — государственные резервы — двухлетние».

У нас же в этом году они составили всего 7,5 миллионов тонн, и это при ежегодном потреблении зерна в 50 миллионов тонн. Получился даже не годовой запас, а меньше двухмесячного.

«Это даже не позорно, а чрезвычайно опасно. По расчетам Госплана в ближайшие годы на прокорм людей и животных потребуется 67,2 миллиона тонн в год плюс дополнительные миллионы тонн для государственного резерва. По сравнению с урожаем 1960 года недостает 25–30 миллионов тонн, — делится своими опасениями отец… — Организация, вернее дезорганизованность подвела: к примеру, прославленная житница страны — Украина сдала государству всего 358 миллионов пудов зерна (5,5 миллионов тонн), меньше, чем за все последние годы. Меньше этого Украина продавала государству хлеба только в 1946 году. Но вы знаете, каким был 1946 год — первый год после войны, хозяйство совершенно разрушено, в колхозах пахали на коровах, почти все полевые работы выполнялись вручную. На поля тогда обрушились черные бури, а засуха добила разрушенное войной хозяйство».

Столь же неприглядно обстояли дела и в Российской Федерации, и не только в этом, но и в прошедшем году. «Россияне 17 декабря прошлого, 1959 года, отрапортовали о выполнении плана заготовок и закупок продуктов сельского хозяйства, полной обеспеченности колхозов и совхозов семенами, а через пару месяцев стали просить сданное зерно обратно, на фураж скота. Поставив государству 26,3 миллиона тонн зерна, республика взяла назад 4,6 миллиона тонн, или 20 процентов. Подобную практику освоили не одни россияне, грешат ею и руководители других республик, это преступный путь, путь жульничества, путь обмана государства», — возмущается отец.

Но это — эмоции, он все яснее осознает, что одними эмоциями делу не поможешь. Система явно пробуксовывала. Стоило ослабить давление сверху, как она тут же сбоила. Провозглашенный отцом принцип материальной заинтересованности тоже отказывался «заинтересовывать» производителя. К примеру, отец подсчитал, что, освоив целинные земли, примерно такие же площади, 30 миллионов гектаров, в совсем неурожайном Нечерноземье можно освободить от сдачи зерна государству. Зерна они, по сравнению с «черноземными» соседями, производят немного, но у них отличные условия для развития животноводства. Отец полагал, что, получив волю, регионы перепрофилируются, остающееся в их распоряжении зерно пустят на откорм скота, на освободившихся землях займутся овощеводством. Не тут-то было! Местные начальники действовали по принципу: сверху не требуют, так и нам оно ни к чему. Зерноводство забросили, поля начали зарастать бурьяном и кустарником. В результате ни зерна, ни мяса, ни овощей.

«К примеру, десятилетие тому назад, в 1950 году, белорусы отдали государству 480 тысяч тонн зерна. В 1960 году они сдали в общие закрома всего 176 тысяч тонн, то есть даже по сравнению с 1950 годом в их распоряжении дополнительно осталось 304 тысячи тонн, казалось бы, хватало на прокорм и людям, и скотине. Однако они просят Москву выделить им из госрезерва в виде помощи 448 тысяч тонн, и это при том, что поголовье скота у них в 1960 году почти не возросло, — продолжает самобичевание отец. — “Отличилась” и Московская область. Сдававшая раньше по 160 тысяч тонн зерна ежегодно, а теперь полностью освобожденная от поставок, она, при общем сокращении стада коров только в 1960 году на 13 тысяч голов, запросила у центра 464 тысяч тонн фуража».

Посевы высокодоходной, не требующей особого труда гречихи, в Российской Федерации по сравнению с 1956 годом снизились в два раза, а заготовки — в три раза. Нет ее в плане, и никто не захотел