– Нам пора, Амир-ага. Я отмахнулся от него.

– А что еще она говорила?

Черты лица попрошайки смягчились.

– Если бы я помнил! Ваша матушка скончалась много лет тому назад, а память у меня стала такая же дырявая, как эти стены. Простите меня.

– Может, придет на ум какая-нибудь мелочь, все равно что.

Старик улыбнулся:

– Постараюсь вспомнить. Обещаю. Приходите ко мне попозже.

– Огромное спасибо, – от всего сердца поблагодарил я.

Еще бы. Теперь мне было известно, что матушка любила миндальные пирожные с медом и что однажды она сказала: «Я слишком счастлива». И узнал я все это от чужого оборванного старика на улице.

Невероятное совпадение. Но мы с Фаридом не проронили об этом ни слова, когда шли обратно к своей машине. Мы твердо знали: в Афганистане, а уж особенно в Кабуле, такое стечение обстоятельств в порядке вещей. Баба частенько говаривал: «Оставь двух совершенно незнакомых афганцев на десять минут одних, и они сочтутся родственниками».

Старик остался сидеть на ступенях разрушенного войной здания. Удалось ли ему вспомнить еще что- нибудь о маме, мне не суждено было узнать. Больше мы с ним так и не увиделись.

Новый приют – похожее на казарму невысокое строение с рябыми стенами и забитыми досками окнами – отыскался в северной части Карте-Се, на берегу пересохшей реки Кабул. По пути Фарид сказал мне, что этот район очень сильно пострадал от военных действий. Выйдя из машины, я убедился в этом воочию. Сплошь изрытые воронками улицы, полуразрушенные брошенные дома и развалины. Разбитый телевизор торчал из груды щебня, поодаль ржавел остов автомобиля, на уцелевшей стене красовалась надпись «Да здравствует Талибан!».

Нам открыл худенький плешивый человечек с неопрятной седой бородой. Поношенный твидовый пиджак, крошечная тюбетейка, очки с треснувшими стеклами на кончике носа, бегающие черные глазки.

– Салям алейкум, – приветствовал он нас.

– Салям алейкум. – Я показал ему фотографию. – Мы разыскиваем этого мальчика.

Человечек в очках едва взглянул на снимок.

– К сожалению, я никогда его не видел.

– Эй, дружок, ты бы хоть на фото посмотрел, – вмешался Фарид. – А то неудобно получается.

– Пожалуйста, – добавил я.

Человечек взял у меня фотографию и поднес поближе к глазам.

– Извините. Я знаю в лицо каждого воспитанника, но этот ребенок мне незнаком. Простите, у меня масса дел.

И он захлопнул калитку и задвинул засов. Я забарабанил в дверь:

– Ага! Ага, прошу тебя, открой. Мы не сделаем ему ничего плохого.

– Я же сказал вам, его здесь нет, – последовал ответ. – Сделайте милость, уходите.

– Дружок, мы не талибы, – негромко, но отчетливо произнес Фарид. – Мы хотим забрать мальчика в безопасное место.

– Я приехал из Пешавара, – убеждал я. – Мой друг знаком с американцами, у которых приют для детей- сирот.

Человечек стоял за калиткой и слушал, это точно. Колебался, что ли?

– Я дружил с отцом Сохраба, – распинался я. – Его звали Хасан. Имя матери мальчика – Фарзана. Свою бабушку он называл Саса. Он умеет читать и писать. И он хорошо стреляет из рогатки. Ага, есть надежда вытащить мальчика из этого кошмара. Прошу вас, откройте.

Тишина.

– Я – его дядя.

Заскрежетал засов, калитка приоткрылась. Черные глаза смотрели то на меня, то на Фарида.

– Вы ошиблись только в одном.

– В чем же это?

– По части рогатки он настоящий мастер. С ней он неразлучен. Рогатка всегда у него за поясом.

– Заман, директор детского дома, – представился человечек. – Прошу в мой кабинет.

Мы прошли сквозь толпу босоногих детишек, сгрудившихся в темном замызганном коридоре, миновали ряд комнат с земляным полом, едва прикрытым вытертыми коврами. Окна были заслонены кусками пластика вместо занавесок, плотными рядами стояли голые железные кровати, часто даже без тюфяков.

– Сколько сирот здесь живет? – спросил Фарид.

– Около двухсот пятидесяти. Куда больше, чем мы можем принять. Но они не все сироты. Многие остались без отца, а матерям нечем их кормить, ведь талибы запрещают им работать. И они приводят детей сюда. Со всей округи. – Он печально развел руками. – Здесь лучше, чем на улице, но ненамного. Это ведь нежилое здание – здесь когда-то был склад ковров. Водогрея нет, и колодец высох. – Директор понизил голос: – Сколько раз я просил у талибов денег, чтобы выкопать новый колодец! А они и не почесались.