печально громыхнуло ведро. Наконец он обнаружил кусочек тетрадного листа, прикрепленный к двери, на котором фломастером было нацарапано 'ОРДА!' Восклицательный знак его несколько смутил. Слишком уж напористо.

В комнате была одна женщина. Она доставала бутылки белого вина, пива, минеральной воды и колы местного разлива из картонной коробки и расставляла их на столе в центре комнаты. Все остальные столы были сдвинуты назад, а стулья составлены один на другой за ними. Это была самая пустынная вечеринка, на которой Уиллу доводилось бывать.

— Я туда попал? — поинтересовался он у женщины. Краснощекая, с резкими чертами лица, она напоминала огородное пугало.

— Это 'ОРДА'. Заходите. Вы Уилл? А я Фрэнсис.

Он улыбнулся и пожал ей руку. Утром он говорил с Фрэнсис по телефону.

— Жаль, что еще никто не подошел. Мы частенько задерживаемся с началом. Приходящие няньки, знаете ли.

— Ах да.

Значит, он допустил ошибку, придя вовремя. Он уже практически выдал себя. И, конечно же, ему не следовало отвечать 'Ах да', означавшее: она поведала ему нечто, чего он не знал. Ему следовало закатить глаза и сказать что-нибудь, вроде: 'Могу себе представить!' или 'Только не говорите мне о няньках!' утомленным тоном заговорщика.

Может быть, еще не поздно. Он закатил глаза:

— Только не говорите мне о няньках, — сказал он, горько засмеялся и покачал головой для пущего эффекта. Фрэнсис не обратила внимания на долгую паузу, предшествовавшую его реакции, и подхватила разговор.

— У вас тоже были проблемы сегодня вечером?

— Нет. За ним присматривает моя мама. — Он был горд тем, что упомянул о ребенке вскользь. В этом был намек на близость. С другой стороны, для человека, у которого не было проблем с няней, он слишком уж закатывал глаза, тряс головой и горько смеялся.

— Но у меня были проблемы в прошлом, — поспешно добавил он. Разговаривали они не больше двух минут, но он уже оказался на грани нервного срыва.

— У кого их не было! — сказала Фрэнсис.

Уилл громко рассмеялся:

— Да, — сказал он. — У меня-то уж точно были.

Ему казалось, ей абсолютно ясно, что он или врун, или ненормальный, но от еще более низкого падения его спасло то, что начали собираться другие члены клуба — все, за исключением одной, женщины за тридцать. Фрэнсис представила ему их по очереди: Сэлли и Мойру с суровыми лицами — они решительно его проигнорировали, взяли по бумажному стаканчику с белым вином и отошли в самый дальний угол комнаты (на Мойре, как Уилл с интересом заметил, была футболка с портретом Лоренны Боббит[10]); маленькую, милую, болезненного вида Лиззи; Хелен и Сюзанн, которые явно считали, 'ОРДА' ниже их достоинства, и отпускали грубые комментарии по поводу вина и места проведения встречи; Саскию, которая выглядела лет на десять моложе всех остальных и смахивала скорее на чью-то дочь, чем на чью-то мать; и Сьюзи, высокую бледную блондинку, слегка нервную и прекрасную. 'Эта подходит', — подумал он и перестал смотреть на остальных входивших. 'Красивая' и 'блондинка' — вот два качества, которые он искал; 'бледная' и 'нервная' были двумя другими качествами, которые давали ему на это право.

— Привет, я Уилл,— сказал он. — Я новенький и никого тут не знаю.

— Привет, Уилл. Я Сьюзи. Я старенькая и всех тут знаю.

Он засмеялся. Она засмеялась. За вечер он провел с ней столько времени, сколько позволяли приличия.

Разговор с Фрэнсис заставил его собраться, и теперь он лучше справлялся с детской темой. В любом случае, Сьюзи хотелось поговорить, а в этих обстоятельствах он был рад послушать. Тем более, послушать было что. Ее муж, некий Дэн, завел роман, когда она была на шестом месяце беременности, и бросил ее за день до родов. Дэн видел свою дочь лишь однажды, случайно, в магазине 'Бодишоп'[11] в Ислингтоне. Желания увидеть ее вновь он не выразил. Сейчас Сьюзи была бедна (она пыталась переквалифицироваться в диетолога) и озлоблена на жизнь, Уилл ее понимал.

Сьюзи оглядела комнату.

— Одна из причин, по которой мне нравится сюда приходить, — здесь можно быть злой и никто не станет из-за этого хуже о тебе думать, — объяснила она. — Здесь практически всем есть на что обозлиться.

— Правда? — Они не показались Уиллу такими уж обозленными.

— Ну, посмотрим, кто там у нас… Вон та женщина в джинсовой рубашке? От нее ушел муж, потому что считал, что их сын не от него. Хм… Хелен… Неинтересно… Он ушел от нее к кому-то с работы… Мойра… Он оказался голубым… Сюзанна Кертис… Кажется, он имел одновременно две семьи…

Последовали нескончаемые остроумные вариации на тему. Мужчины, которые ушли, только раз взглянув на своего ребенка, которые ушли, только раз взглянув на свою коллегу, которые ушли и пустились во все тяжкие. Вдруг Уилл понял, почему Мойра так боготворит Лорену Боббит. Когда Сьюзи закончила летопись обманов и предательств, ему тоже захотелось отрезать себе пенис кухонным ножом.

— Неужели у вас тут совсем нет мужчин? — спросил он у Сьюзи.

— Есть один. Джереми. Он уехал в отпуск.

— Так, значит, женщины тоже иногда оставляют семьи?

— Жена Джереми погибла в автокатастрофе.

— Хм. Да.

Уиллу было настолько стыдно за свой пол, что он решил внести некий баланс.

— Значит, я один такой, — начал он, попытавшись придать своему голосу загадочную печальность.

— Ой, простите, — отреагировала Сьюзи, — я ничего не спросила о вас.

— Да… не важно.

— Так, значит, вас бросили?

— Можно и так сказать, да. — Он изобразил мученическую улыбку.

— А ваша бывшая видится с Недом?

— Иногда. Она не очень-то им интересуется.

Ему становилось лучше; приятно иметь возможность сообщить нелицеприятные факты о женщинах. Конечно, эти факты были его выдумкой, но в них имелась и какая-то правда чувств, и он заметил, что в его притворстве возник некий элемент театральности. Да, он играл, но в самом благородном и глубоком смысле слова. Он не самозванец. Он — Роберт де Ниро.

— А как он с этим справляется?

— Ну… он славный мальчишка. Такой сильный.

— В детях скрыты огромные ресурсы, не правда ли?

К своему изумлению, он понял, что пытается сморгнуть набежавшую слезу, а Сьюзи ободряюще кладет ему руку на плечо. Он блестяще играл свою роль, это точно.

Кое-что в его жизни продолжало идти своим чередом. В эти выходные Маркус ездил к отцу в Кембридж и много смотрел телевизор. В воскресенье они с папой и с Линдси, папиной подружкой, поехали к маме Линдси в Норфолк, там гуляли по пляжу, а мама Линдси ни с того ни с сего крикнула ему: 'Дай пять!' Ему нравилась мама Линдси. И Линдси тоже. Даже его маме нравилась Линдси, хотя она иногда и говорила про нее гадости. (Он не защищал ее. Он даже запоминал глупости, которые Линдси сделала или сказала, а