привлекательными.

– Ну да, вам это небось уже не раз говорено.

– А как у вас получается, если одна лесби, а вторая нет? – заинтересовался Барнси.

– Как получается? – Роз не сразу поняла. – А, вот вы о чем… Но мы с Энни не пара. Мы просто подруги.

– Подружки-лесбушки, – ухмыльнулся Гэв и почесал затылок. – Врубился?

Барнси хлопнул его по плечу:

– Поздравляю, уже второй перл на сегодня выдаешь. Если присчитать первый, который ты не выдал, потому что она, – он кивнул на Роз, – заткнула тебе пасть. А сколько вам, кстати, лет, девушки? Ох, я сам дубина буева – извините за выражение, леди. Да собственно, какая разница?

– Для чего? – спросила Роз.

– Для того чтобы пойти с нами, если пожелаете. Честно говоря, в моем преклонном возрасте меня уже не слишком тянет к сексу после ночи бдения. Так что гомо, гетеро – какая разница?

– Приятно слышать, – снова улыбнулась Роз.

– Я даже понятия не имела, что есть такой северный соул, – добавила Энни, предварительно поразмыслив и придя к выводу, что в этой реплике не содержится ничего предосудительного, и постаравшись по этому случаю более не краснеть.

– Вы понятия не имели, – сурово изрек Барнси. – Как это вообще возможно? Вы не любите музыку?

– Я люблю музыку. Но…

– Тогда какую?

– Ну… Разную.

– Например?

Сколько можно! Неужели этот вопрос все еще имеет значение! Похоже, имеет, и, похоже, с годами на него отвечать все сложнее. В «додункановскую» эпоху было куда проще: она была молодой и ей нравилась в точности та же музыка, что и пристающему к ней с такими вопросами молокососу, который, как и она, собирался поступать в университет или только что его закончил. Она автоматически выстреливала, что обожает «Смитс», Дилана, Джони Митчелл, – и молодой человек с энтузиазмом подпел бы ей, добавив к ее перечню «Фолл». Сказать парню со смежного потока, что ты балдеешь от Джони Митчелл, равносильно фразе: «Если ты меня обрюхатишь и бросишь, я не умру». Теперь же ей предстояло открыть свои музыкальные предпочтения людям, от нее отличающимся, явно не бакалаврам гуманитарных наук (возможно, она слишком предубеждена, но Барнси вряд ли заканчивал университет), так что не факт, что ее здесь поймут. Как с ними вообще разговаривать, если нельзя упоминать краеугольные камни ее словаря – Этвуд, Остин и Эйкборна[12], и это только на первую букву алфавита! Энни не представляла себе культурного общения без использования такого рода подпорок. Беседовать без ширм из книжных обложек – значит выставлять напоказ нечто слишком личное. А если тебе не хочется… или если нечего?

– Н-ну… Я… Мне много приходилось слушать Такера Кроу.

Зачем она это сказала? Потому что слишком уж давил Такер Кроу на ее сознание, занимал в нем слишком много места? Может, это равносильно признанию: «Меня пленяет мужчина, которого я в жизни не видела, который живет бог весть где, в другой стране, в другой части света»?

– Кто такой? Кантри-хренов-вестерн и тому подобное? Мне эта тягомотина не по нутру.

– Нет-нет. Скорее… Ну, типа Боба Дилана, Брюса Спрингстина, Леонарда Коэна.

– Босс[13] иной раз звучит по шерсти. Эта его херовина, «Рожденный в США», иной раз, когда под газом домой рулишь, мозги массирует. Дилан ваш – херня, колыбельные песенки для сопляков-школяров, а этого, Леонгарда или как его там, никогда не слыхал.

– Соул мне тоже нравится. Арета Франклин, Марвин Гей.

– Марвин и Арета ничего так. Но все ж не Доби Грей, верно?

– Верно, – согласилась Энни, не представляя себе, кто такой Доби Грей, но почти уверенная, что он (это ведь мужчина?) явно не Марвин и Арета. – А что он… делает, ваш Доби Грей?

– Так вот это же и был Доби Грей, под что я жарил.

– Он вам, похоже, нравится.

– Нравится?! Ну знаешь, это, типа, гимн северного соула. Тут так вопрос не ставится, нравится или не нравится. Это классика, святое дело.

– А-а…

– О, Доби!.. А еще есть Мейджор Лэнс, Барбара Мейсон и…

– Да-да. Но о них я не слыхала.

Барнси молча пожал плечами. Возможно, это телодвижение можно было истолковать как сожаление. Мол, ей ничем не поможешь, безнадега и все такое. На мгновение в Энни взыграло педагогическое начало, вопреки тому обстоятельству, что в данном случае она оказалась в роли ученицы, а не учительницы. «Ты неправильно делаешь, постарайся еще раз, – хотелось ей сказать. – Не надо популярных лекций, но можно попытаться описать музыку таким образом, чтобы собеседник смог ее вообразить». В голове сам собой зазвучал голос Дункана, серьезный, убежденный. Он стремился оживить музыку Такера, старался переселить в нее собеседника. Может быть, и она могла бы сказать больше о Такере, вспомнить «Джульетту», ссылки на Ветхий Завет… Только к чему? И стал ли Дункан ей интереснее после подобных излияний?

В конце концов Энни и Роз с грехом пополам выяснили, что северный соул получил такое название, потому что нравился жителям севера Англии, в особенности такого очага культуры, как Уиган. Это обеим показалось странным, ибо они не поняли, почему население Уигана и Блэкпула оказалось столь компетентным в искусстве чернокожей Америки. Музыка, о которой шла речь, в основном относилась к шестидесятым годам, и звучала она, насколько можно было понять, как продукция «Тамла-Мотаун».

– Вот только чуть не все вещи «Тамла» чересчур уж знамениты, – покачал головой Гэв.

– Чересчур?

– Недостаточно редкие. Надо бы им в тенечек.

Таким образом, как ни странно, у Гэва и Барнси нашлась и точка соприкосновения с Дунканом. Это была та же потребность в непопулярности, то же подозрение, что если вещь доступна пониманию слишком широкой аудитории, то она тем самым обыдлена, захватана, обесценена.

– Короче, вы с нами или как?

Энни глянула на Роз, Роз глянула на Энни, обе пожали плечами, рассмеялись и осушили свои стаканы.