Если и было начало у этой истории, то началом следует считать тот морозный день, когда Феликс Дюрант Джентайл объявил, что оставит пост мэра города Нью-Йорка.

Две недели Джентайл продержал жителей города и страны в неведении. Он прослужил один полный срок и большую часть второго. Будет ли он добиваться еще раз поста мэра или ринется в гонку за пост губернатора, которая, как понимали все, обладающие хоть какими-то извилинами, будет подготовкой к президентской кампании через четыре года?

Страна гадала. Эксперты делали прогнозы, но никто не знал, чего хочет Джентайл.

В воскресенье вечером Джентайл сообщил репортерам, что объявит о своем решении в 10.30 утра на следующий день в помещении муниципалитета в Сити-Холле. Весь воскресный вечер серьезные эксперты уверяли по телевидению, что он останется мэром.

«Нью-Йорк таймс»^{6} поместила биографический очерк на Джентайла в разделе «Люди и новости». Герой войны за линией фронта в Китае, бывший заместитель государственного секретаря, первый посол в Африканской Республике Гахия, инициатор авиамоста, доставившего в охваченную холерой страну докторов и медсестер — этот акт привел Гахию в Западное сообщество и предотвратил захват власти коммунистами. Рассказывалось о его поездке в Пекин для проведения подготовительной работы к первым мирным переговорам с Вьетнамом и о его противостоянии Чин Ху. Но не были забыты и негативные моменты. Обе администрации Джентайла были довольно шаткими, на памяти все еще были расовые волнения в школах Бруклина, приведшие к гибели четырех детей. Даже полицейские не могли сказать, сколько матерей и отцов, белых и черных, попали в больницу после этих беспорядков. Были и обычные скандалы, не очень серьезные, но положение в школах и насилие на улицах города выводили людей из себя.

Хотя сам я из Нью-Йорка и родился в районе Хелл-Китчен гораздо раньше, чем мне хочется признать, большую часть своей жизни я провел в Вашингтоне с тех пор, как оставил комитет старого Харрингтона, где был главным следователем, и присоединился к Джошу Майклзу. Вместе мы проработали около десяти лет. Когда «Нью-Йорк таймс» представила нас как создателей политической рекламы, я уверен, она попала в точку. Изучите образцы имиджей и выбирайте. Молодой, Преданный Делу Американец. Трезвый Консерватор со Взглядом на Бомбу. Великий Экономист. Борец за Социальную Справедливость. Оптимист с Волшебной Палочкой. Бравый Солдат. Осторожный Янки. Великий Человек с Запада, Который Делает Дело. Неподкупный и так далее и тому подобное.

Джош твердил, что перед тем, как завершить нашу карьеру, он хочет избрать кого-нибудь с имиджем Великого Любовника, и всегда врал о комитете из женщин в поддержку нашего кандидата с председательницей, которая получит шанс переспать с ним.

Просто кошмар иметь такого беспутного молодого партнера.

Недавно, после открытия нашего нью-йоркского филиала, я вернулся на Манхэттен. Я даже не догадывался, до какой жестокости дошло насилие в городе, пока не увидел, как полицейский пристрелил бродягу, удиравшего по Восьмой авеню после ограбления и избиения возвращавшегося домой с вечерней воскресной службы пенсионера.

Я хорошо помню тот уикенд. Большую часть времени мы провели в Вашингтоне, готовясь к кампании, которую вели. Вся работа шла втайне, поскольку у незадачливого парня, которого мы собирались переизбрать, было не так уж много шансов, и мы хотели подготовить несколько сюрпризов.

Я только что вернулся в Нью-Йорк, проведя несколько недель в Род-Айленде, штате нашего кандидата, чтобы составить список политических лидеров в крупных и мелких городах и сделать характеристику на каждого. Это первый шаг в любой кампании — составление списка друзей.

Наша нью-йоркская штаб-квартира находится на четвертом этаже Вулворт-Билдинга и смотрит на парк муниципалитета.

Каждый раз, входя в наши апартаменты, я сияю от гордости, хотя и не без чувства вины за окружающую роскошь, но Джош твердит, что это часть нашего собственного имиджа. Стены из лучших шведских панелей, огромные столы покрыты ониксом, мерцающим как кусок ночного неба. Кресла так глубоки и удобны, что в тот момент, когда мои старые кости размещаются в них, я готов уснуть. Ковер толстый и мягкий, как свежее сено. Я сам выбрал цвет. Зеленый, конечно. У нас с Джошем у каждого свой кабинет, есть общая комната с баром не хуже любого в городе. Еще один кабинет принадлежит Элис. Это наша секретарша, немолодая, седоволосая, компетентная, и, что гораздо важнее, умеющая молчать. С Элис наши секреты в безопасности, и вы их не выведаете даже с помощью пыток Инквизиции.

Мы были бы полными идиотами, если бы оставляли действительно важные досье в офисе. Они спрятаны в сейфе Мэрилендского банка. И правда, наши досье пытаются выкрасть раз пять за каждую кампанию. В прошлом году мы оставляли в одном из наших стальных шкафов картонку с надписью «Самообслуживание» и бутылку слабительного.

К моменту моего возвращения в офис тем утром я уже знал, что просто не смогу заниматься списком. После более полувека в политике человек не в состоянии пропустить важное событие. И сегодня такое событие ожидалось в Сите-Холле.

Я уставился на список, но мои мысли были заняты другим. Из окна я видел роскошные жирные кадиллаки, подъезжающие к муниципалитету, и сразу узнавал пассажиров, спешащих внутрь Сити-Холла: Чарли Сондерс, шурин Джентайла и по слухам второй самый могущественный человек в его штате, который, видимо, будет руководить кампанией Джентайла по выборам в президенты; Макс Дрегна, лидер либералов, глава Лиги Независимых Избирателей и мощного профсоюза рабочих пластмассовой промышленности, один из старейших лидеров, которого я знал уже многие годы.

Ага! А вот эта большая шишка, конечно, Барни Маллади, подлинный делатель королей. Барни и я родились в одном квартале на пересечении Девятой авеню и Сорок Седьмой улицы. Мы оба руководили Таскавана Клубом, или Таск Клубом, как его называет любой профессиональный политик от Мэна до Калифорнии. Когда я двинулся в Вашингтон, чтобы помочь Новому Курсу^{7} удержаться на рельсах, он стал президентом клуба, и, не считая редких мимолетных встреч в Вашингтоне, мы не виделись. Впрочем, я был даже доволен этим. Даже в детстве я знал, что мои зубы в опасности, пока рядом находится он, а если судить по всему, что я о нем слышал в последующие годы, он ничуть не изменился.

И все-таки Маллади большой человек на национальной политической арене, и, когда я увидел его, вылезающего из сияющего лимузина, похожего на маленький, хорошо одетый пивной бочонок, в сопровождении элегантного молодого негра, я понял, что список может подождать. Я был не в силах упустить такое зрелище.

Вестибюль муниципалитета был забит до отказа людьми, направляющимися к изящной винтовой лестнице, которая вела в зал заседаний. Ветеран, потерявший скальп в борьбе с реформаторами два года назад, кивнул мне, осторожно касаясь своих шрамов, и я не мог не вспомнить старую леди Мерфи, которая тоненьким голоском семинариста гневно кричала на кота, съевшего ее канарейку. Лидер из Бруклина постарался привлечь мое внимание, но я претворился, будто не заметил его. Он всегда напоминал мне призрак, слишком много темных историй тянулись за ним.

Я втиснулся в дальний угол зала и вовремя: служители закрыли двери, и ни громкие имена, ни мольбы газетчиков не могли открыть их.

Было шумно, ребята из Куинза[2] свистели и орали, когда появился председатель муниципалитета, огромный итальянец из Флашинга[3], поднялся на трибуну и стукнул председательским молотком, будто и правду имел какую-то власть. Но и ребята из Куинза сели, только нелепая старуха, которую пытались убрать из прохода, продолжала размахивать плакатом, добиваясь, чтобы город содержал беспризорных собак и кошек, пока они не умрут от старости, вместо того, чтоб умервщлять их. Я всегда считал, что заседания муниципалитета посещаются большим количеством ненормальных, чем содержится в Бедламе[4]. Но в конце-концов старуху выпроводили, а итальянец из Флашинга углубился в длинную, расплывчатую речь, расхваливая добродетели Феликса Дюранта Джентайла, мэра города Нью-Йорка и великую надежду