это туннель, который проходит в недрах горы, выбив два больших отверстия в склоне. Всякий раз, когда проходит поезд, тролль таращится злобными, черными провалами глаз, в которых мелькают искры.

И вот нашлись двое молодых людей, которые решили сунуть нос в гору Эйгер, даже если это будет стоить им жизни. Стали они подниматься ввысь. Люди, жившие вокруг в дорогих отелях, сидели в креслах и следили за ними в бинокли. Они видели, как две черные точки взобрались на бороду Эйгера к северу от каменистых осыпей и ледников, расположившихся на его подбородке. Но тут началось самое трудное, карабкаться приходилось с помощью лома. Смельчаки вбивали скобы и осторожно поднимались ввысь. Дело шло медленно, слишком медленно. Когда село вечернее солнце, наши парни едва прошли полпути до вершины Эйгера. Пора было располагаться на ночлег. Для этого пришлось молодым людям усесться на откосе, спустить ноги вниз, вбить скобы в скалу за своей спиной и крепко привязать себя канатом.

Утро было туманным, но когда белая пелена рассеялась, люди на другой стороне долины опять увидели две крошечные точки, ползущие вверх. Издалека казалось, что они не двигаются, с таким трудом доставался им каждый метр, и когда настал вечер, парни нашли себе еще один откос для ночлега. Тут Эйгер сердито надул свои щеки, сбросил вниз с вершины большие сугробы, и в следующую минуту все затмила снежная мгла: буря разыгралась не на шутку. Только через пять дней непогода кончилась. Но не было больше и двух крошечных точек, карабкавшихся на Эйгер.

Один из лучших летчиков мира поднялся в воздух и полетел, петляя, среди альпийских вершин. Искать пришлось долго. Наконец летчик увидел одного из юношей, тот стоял по колено в снегу, крепко привязанный — словно каменный. Под ним был тысячеметровый обрыв, над ним — небо.

— А другой? — затаив дыхание, спросил Нильс — рассказ тети очень увлек его.

— Его похитил Эйгер. В следующий раз дело обстояло не лучше. Самые выносливые, самые сильные пытались подняться на Эйгер — безуспешно. Но в конце концов однажды это удалось. Четверо молодых людей, попавшие в лавину на Эйгере, поползли на животе. Тот, кто полз первым, увидел перед собой несколько зеленоватых ледяных наростов и подумал, что они высоко-высоко над ним. Между молодым человеком и этими зелеными льдами завывал ветер, кружилась снежная метель, летели клочья тумана, и разглядеть что-нибудь было невозможно. Но вдруг догадка пронзила его: они не над ним, они на две тысячи метров под ним! Глубоко внизу, в долине! Он находился над вершиной Эйгера, он справился. И не остановись он вовремя, он бы рухнул вниз.

— И все же, — сказал Нильс, — и все же это просто глупо! Они ничего не выиграли, карабкаясь вверх, вместо того чтобы ехать поездом.

Тетя очистила дно креманки длинным указательным пальцем и, сунув палец в рот, немножко пососала его, прежде чем ответить:

— Один из них, тот, что поднялся на вершину, написал книгу об Эйгере. Это был молодой человек из Австрии, а может, из Германии. Он рассказывает, что наверху, на лбу Эйгера, лежит большой ледяной торос, который называется Паук. Паук выскреб там место для самого себя и длинных, тонких своих лап. Тот, кто хочет победить Эйгер, должен одолеть Паука. Он должен не запутаться в его паутине, преодолеть все опасности, смотреть им прямо в лицо, рассчитать все шансы и все свои силы и совершить нужные прыжки. Но тот, кто справился с Пауком, победил.

А дело обстоит так, Нильс, что в каждом из нас сидит паук. Кто-то должен выполнить свое предназначение в этом мире: бороться с нищетой и болезнями, с глупостью и непониманием, с жестокостью и подлостью. И у кого-то паук сидит внутри, и он должен уничтожить его в собственных своих мыслях. И так уж обстоит дело с этими пауками, что каждый должен справиться с ними сам.

— Но кто-то может немножко и помочь, — сказал Нильс.

— Но только совсем немножко, — согласилась тетя. — А теперь пошли ужинать!

— Ты кричал ночью во сне, — сказала утром мама, когда все сидели за завтраком. — Тебе приснилось что-нибудь плохое?

— Точно не помню. Наверняка, как я взбирался на Альпы и вниз скатывалось несколько снежных лавин.

— Эта ненормальная тетка снова напугала тебя до смерти? — спросила, покачав головой, мама.

— Мальчик переел в Рождество, — вмешался отец. — И у него была тяжесть в желудке.

— Да, конечно, что-то вроде этого, — сказал Нильс.

В этот день он не пошел в дальнюю прогулку, а лишь немного поднялся в горы, чтобы увидеть, стоя на дне долины, вершину Нипо, горы, куда однажды поднялся мамин дедушка, чтобы спасти ягненка. Он, должно быть, был спор на ногу, прадедушка Ура.

Тете Бетти надо было выражаться поясней, если ей уж так обязательно нужно было ему что-то рассказать. Паук? Неужели она считает, что Монсен — паук, которого он должен победить совсем один? Нет, навряд ли. Она считает, что он должен победить свой недобрый нрав, преодолеть свое кислое настроение, мрачность и озлобленность. Вот это он должен преодолеть.

Легче сказать, чем сделать! В первый же день, когда он пошел на станцию с новыми часами на руке, одна девочка сказала:

— Ой, как ты не боишься их носить? А если кто-нибудь увидит?

Холода отступили, и все дороги опять размокли. Над Вороньей горой навис мутный, бледно-желтый солнечный диск. Он холодно отражался во фьорде, в тысяче волн, в ледниках — на вершинах, в водопадах, в расселинах, в ледяных сосульках, свисавших с искривленных сосен, и на крутых склонах горы, в стеклах фабрики — во всех явлениях и вещах, какие только могут улавливать свет.

Снегу в этом году было много, тяжелый и глубокий, он лежал на всех полях, а на крышах домов блестели роскошные снежные шапки. А когда вокруг труб, где было тепло, снег таял, весь сугроб медленно съезжал вниз и нависал над окнами. Нильсу с трудом удавалось открыть раму, когда надо было проветрить комнату.

Сегодня у Нильса было задание: спуститься вниз, на станцию, и купить в лавке продукты. У него был с собой список всего, что ему нужно, и рюкзак, чтобы сложить туда покупки. Он стоя ожидая своей очереди. Продавщицы громоздили на прилавке огромные штабеля маргарина, муки, соли, лука, колбасы, уксуса и спичек. Сколько всего нужно людям! И кого только не было в очереди! Женщины с авоськами и маленькими детьми, которые все время совали свой нос за прилавок; молодые женщины с грудными детьми в колясках; целая толпа мальчишек-подростков и двое-трое взрослых парней — все, сидя или стоя, дожидались своей очереди. Пол был мокрый, и всякий раз, когда, звеня колокольчиком открывались двери, в лавку врывался холодный порыв ветра. Но в лавке было весело, люди — по-субботнему благодушны, завтра и предстоял свободный день, по радио — трансляция первенства по бегу на коньках. Суббота — прекрасный день, когда можно радоваться завтрашнему воскресенью!

И вот тут фру Грютте воскликнула, что потеряла банкнот в десять крон. Она стояла в очереди перед Нильсом, он с нетерпением дожидался, когда она наконец покончит с покупками. Вначале она купила мясной фарш для запеканки, но когда дам стоявшая рядом с фру Грютте, дала ей новый рецепт приготовления мороженой рыбы, фру Грютте захотела купить рыбу и вынула фарш из пакета. Но так как в лавке не было именно того сорта мороженой рыбы, который дама, стоявшая рядом с фру Грютте, считала лучшим, продавщица снова положила фарш в пакет. Под конец фру Грютте заплатила за покупки и собралась было идти, f тут ей пришло в голову, что хорошо бы купить еще дрожжи и четверть килограмма изюма без косточек и, быть может, килограмм пшеничной муки. Она собиралась печь рождественский торт и никак не могла вспомнить, есть ли у нее дома мука.

И вот тут-то она и хватилась десятикроновой бумажки.

— Посмотрите, фрёкен, — счет был на 32 кроны и несколько эре, а я отдала вам банкноту в пятьдесят крон, помните? Загляните в мой кошелек!

Фру Грютте открыла кошелек как немого свидетеля.

— Странно, — удивилась продавщица. — Я абсолютно уверен что вы правильно получили сдачу.

— У меня здесь одна десятикроновая бумажка, — сказала фру Грютте, открыв кошелек и заглянув в