— Может, сыграем во что-нибудь? — спросил он Эрика и смерил его оценивающим взглядом. Тот сидел на кухонной лестнице, маленький, пухленький, кареглазый, подставив лицо солнцу. Нет, «сестрица» Эрик ему не компания. В играх он толку не смыслит — стоит ему проиграть, сразу говорит, что ему надоело.

— Эй, салаги, хотите прокатиться со мной на яхте? — услышали они знакомый голос.

У калитки стоял Фабиан Шольке — смуглый худощавый мальчишка с овальным лицом, дерзким красивым по-девичьи пухлым ртом и густыми дугами бровей, придававшими ему независимый вид. Отец Фабиана был городским трубочистом.

Георг задохнулся от радости. Ему так нравился этот отчаянный парень, что его лицо не раз снилось ему по ночам.

— Еще спрашиваешь! Мы только переоденем фуражки.

Фабиан, разгадав их мысли, смачно сплюнул на столб калитки:

— А без позволения не можете? — и презрительно усмехнулся.

Эрик сбегал за губной гармошкой — он любил поиграть,

когда его брали в море, — и мальчики робко вошли в гостиную. Там Кристина под команду громогласной тети Леонтины расставляла в ряд позолоченные плетеные стулья. Дядя Конрад сидел сине- багровый, навалившись жирным тестообразным телом на стол, на котором стояли чернильница, деревянный молоток и разные бумаги.

Георг сразу почувствовал, что они пришли сюда напрасно, и от его радостного настроения по поводу первого дня каникул не осталось и следа — его будто скомкали, как белый бумажный листок. Ни на что не надеясь, он вяло пробормотал:

— Милая тетушка, позволь нам прокатиться на яхте.

— И речи не может быть. Не хватает вам еще утонуть.

Георгу стало душно от теплого, затхлого воздуха комнаты.

Побледнев, он уставился на рыжие, цвета нюхательного табака цветы на обоях и тоном приговоренного к смерти сказал в пустоту:

— Но ведь, милая тетя, ветра-то сейчас вовсе нет.

— А на какой яхте вы поплывете, интересно знать?

— Да мы хотели покататься с… Фабианом Шольке… милая…

Георг уже понял, что все пропало. Фабиан Шольке был совсем

не в чести..

— С Фабианом Шольке? — взмахнула тряпкой фру Леонтина. — С этим бездельником! Водиться с этим олухом! Сыном таких родителей! Ведь они не стесняются пить горькую даже со своими собственными слугами! Неразборчивы же вы в друзьях!

Георг медленно поплелся к двери.

Бургомистр с трудом оторвал взгляд от бумаг и ударил молотком по столу.

— Кх… кх… Мне здесь предстоит чинить правосудие. Уведите отсюда молокососов. Да заставьте их пилить дрова, я именно этим занимался в их годы.

— Но ведь у Георга такие хорошие отметки! — со слезами в голосе выкрикнул Эрик и еще долго повторял это, пока тетя Леонтина силком не вытолкнула его за дверь.

Когда униженные мальчики предстали перед свободным как птица Фабианом, тот презрительно сузил глаза:

— Так вам и надо, салаги! Нечего отпрашиваться!

И, хитро подмигнув им и засунув руки глубоко в карманы, важной походкой направился к гавани. Проходя мимо будки жестянщика, он швырнул камешком в черного кота, а поравнявшись с кафе трезвенников, сунул два пальца в рот и свистнул в ухо сгорбленной старушке с такой силой, что она онемела от страха и потом долго грозила ему вслед зонтом, пока Фабиан, этот обаятельный хулиган, не исчез за поворотом.

И вот Георг снова стоял, облокотившись об ограду, и его маленькое сердце разрывалось от обиды и ненависти. Никогда он не чувствовал себя таким беспомощным и несчастным. Как хотелось ему сейчас подложить бомбу под тетку Леонтину или утопиться в бочке с водой, чтобы досадить ей!

У ворот послышались голоса. А, это члены городского суда Энел и Гренандер. Здоровенные некрасивые типы показывали пальцами на дом и о чем-то говорили.

Из-за угла дома маляров показался лектор Борелиус. Он шел, держа руки за спиной, с сигарой в углу рта. Лектор Борелиус был старый ученый муж, одинокий и такой неразговорчивый, будто дал обет молчания. Он рассеянно поздоровался с судьями и хотел было обойти их стороной, но не тут-то было, те громко — лектор был глух — закричали:

— Добрый день, брат Борелиус, ты слышал про это свинство?

— Гм, гм.

— Он слишком скуп, чтобы завести заместителя, а сам не может доплестись до суда. Ничего себе бургомистр достался нам.

— Теперь мы будем заседать у него в гостиной. Недурно придумано!

— Гм, гм.

— Он сидит и вершит суд за тем же столом, за которым играет в виру[5] . Превосходно!

— Не хватало, чтобы он сказал «вини» вместо «виновен» или «треф» вместо «штраф». Скандал да и только!

— Гм, гм.

— Только бы чертов «Курьер»[6] не пронюхал про это, а то будет мизер. Проклятые писаки!

— Гм. До свидания.

Лектор побрел дальше, такой же одинокий и молчаливый. Судьи юркнули в ворота.

Отец Георга был редактором «Курьера», и последняя фраза взволновала мальчика. Но он решил поразмышлять над этим после, а сейчас самым важным была услышанная им новость. Он сел рядом с Эриком.

— Слышишь, у нас дома будет заседать суд.

— И жуликов туда приведут? — спросил Эрик со страхом и восторгом.

— Должны привести, а то кого же они будут судить? Гляди, гляди!

Эрик вскочил и, вытянувшись как солдатик, во все глаза уставился на улицу. По ней шла в самом деле подозрительная компания во главе с полицейским Блумом. Блум и тюремный надзиратель вели какого-то человека. Замыкала шествие целая стая ребятишек. Процессия вошла во двор и направилась к кухонной двери.

— Жулик, — прошептал Эрик и крепко схватил Георга за руку, — жулика ведут.

— Да это же Никандер! — воскликнул Георг.

Это был их приятель вермландец[7] Карл Юхан Никандер — добродушный вдовец и верный старый обитатель полицейского участка. Обычно веселый и хмельной, сегодня он был трезв и шел, понуро опустив голову. В его полузакрытых глазах затаилась тоска. В порыве жалости Эрик крикнул, держась на всякий случай на расстоянии:

— Когда пойдем уклейку ловить, Никке, дружище?

— Наверно, придется подождать, — виновато пробормотал Никандер и неопределенно пожал плечами.

Блум рявкнул на Эрика, и того будто ветром сдуло, а когда Георг хотел проскочить вслед за суровым конвоем, путь ему преградила тетка Леонтина, внезапно выросшая в дверях кухни.

— Домой до обеда не приходите, — приказала она. — Нечего любопытничать. И чтобы никаких проказ!

Вконец расстроенный, Георг ходил вокруг клумбы и с отчаянием думал о том, как узнать, что творится в гостиной.

— Может, лучше нам пройти по другой лестнице и попробовать пробраться на чердак? — предложил Эрик.