бесперспективным. Да и условия для его применения в чистом виде встречаются довольно редко. Это долина Нила, окружённая со всех сторон пустыней, морем и дикими лесами, населёнными чёрными людоедами, являла собой идеальный, самой природой созданный концлагерь.
Других таких мест на земле, к счастью, не так уж много.
И многие исследователи, склонные к вдумчивой реконструкции исторических реалий, часто задавались следующим вопросом. То, что однажды произошло в долине Нила, затем, пусть и в ослабленном варианте, но распространилось в другие места. Там складывались схожие системы рабовладельческого хозяйства.
Ладно, пусть все классические рабовладельческие земледельческие цивилизации и государства складывались в чём-то аналогичных Египту условиях, т. е. в долинах тропических рек, протекавших среди пустынь и полупустынь. Но потом-то они тоже «расползались» на окрестные территории.
И что же мешало людям бежать уже за пределами– 'естественного концлагеря' на вновь присоединённых к империи землях? Почему 100 человек с мотыгами, т. е. палками с металлическими наконечниками, слушаются одного с копьём, т. е. такой же палкой с почти таким же наконечником? Пусть этот наконечник острее, а палка длиннее. Но ведь рабов сто, а надсмотрщик один.
Это самая упрощённая и намеренно обострённая постановка вопроса. Но, как оказалось, в более развитых обществах в более сложных ситуациях, если рассмотреть их внимательно, по большей части растут шансы не надсмотрщика, а невольника.
Но невольники не бегут. Вернее, бегут, но гораздо меньше, чем могли бы.
Когда же в последние десятилетия стали появляться исследования по математическому моделированию поведения больших систем, то были получены вообще сенсационные выводы. Представим себе ситуацию. По улице бежит преступник, за ним гонится полицейский.
Сколько надо полицейских в каждой ситуации, чтобы поймать одного преступника при прочих равных условиях. Оказалось, что во второй ситуации их надо приблизительно в 10 раз больше, чем в первой, а в третьей приблизительно в 10 раз больше, чем во второй, или в сто раз больше, чем в первой.
Курьёзно, но многие наши соотечественники возмущаются тем, что жители США в массе своей активно помогают своей полиции. Да, стукачей в России не любят. А что, самих полицаев разве любят?
Но в Нью-Йорке в начале 1980-х годов было чуть больше 30 тысяч полицейских, а в это же время в Москве, где население было чуть меньше, чем в Нью-Йорке, – 200 тысяч милиционеров. Вот вам почти десятикратная разница. А если взять на душу населения, то точно десятикратная.
В нынешней Москве число правоохранителей возросло по сравнению с советскими временами многократно. Но отношение населения к ним ухудшалось опережающими темпами. И эффективность их работы практически нулевая. Это полностью соответствует теории.
Ибо, как показывают исследования, после определённого предела враждебности населения к правоохранителям, бороться с преступностью невозможно в принципе. Раскрытие преступлений будет чисто случайным фактом. А попытки увеличить число полицейских просто упрутся в физические ограничения этого процесса. К чему, похоже, нынешняя Россия уже пришла. Впрочем, это тема для отдельного обсуждения.
Этот пример – только одна, причём не самая важная иллюстрация того, что нельзя осуществлять государственное управление голым насилием, сколь бы очевидным не казалось то, что государство – это в первую очередь насильник.
В популяционной биологии есть правило, что самый свирепый и результативный хищник, самый вирулентный и живучий микроорганизм, самый плодовитый и ядовитый паразит не выживают. Они уничтожают популяцию своей жертвы, а потом гибнут сами 'от бескормицы'.
Государство было изначально людоедом и только людоедом. Не раз становилось оно людоедом и потом, в разное время и в разных местах. Но если бы оно осталось только людоедом, оно бы скоро сдохло, как некая 'суперчума', уничтожив перед этим всех, кого оно осчастливило своим существованием.
Все эти проблемы наиболее полно и комплексно первым поставил и изучил А. Грамши в своих знаменитых 'Тюремных тетрадях'. Грамши сформулировал в них т. н. 'теорию гегемонии'. Согласно этой теории, государство не может длительное время существовать, если большинство его подданных это государство отвергают.
При этом отнюдь не надо 'идти на баррикады'. Можно просто не помогать этому государству, рассматривать его как бедствие. Или конкретно, как в нашем примере с преступником и полицейским, слегка толкнуть бегущего полицейского, а не преступника.
Это массовое отторжение, это массовое отсутствие поддержки скажется довольно быстро. А активных врагов у любого режима всегда достаточно, чтобы свалить его, когда он сгниёт сам. Впрочем, не только персонифицированных врагов. Есть ведь и природно обусловленные вызовы, и случайное стечение обстоятельств, которые по отдельности даже и вызовами не являются.
Так что государство живо, пока поддерживается, хотя бы пассивно, большинством населения. Именно поддерживается и именно большинством. Более того, со временем обеспечение этой поддержки становится гораздо важнее насилия. Ненасильственное обеспечение поддержки становится главной задачей властей,) а массовое насилие направляется не на всех, а на выбранные в качестве жертвы слои и группы.
Современная действительность являет нам очень много способов обеспечения этой поддержки, найденных эмпирически, в процессе политической практики, или целенаправленно созданных по заказу властей в разное время в разных местах.
Но этот процесс поиска адекватных методов управления, не сводимых к голому насилию, начался давно, в Первой империи.
То, что голое насилие является тупиком, продемонстрировала практика первых же столетий существования первого государства. Дурная цикличность противостояния с гиксосами, безрезультатные попытки закрепиться в Палестине, неумение выйти из неуклонно учащающихся кризисных ситуаций в долине Нила заставили начать поиск новых, дополнительных механизмов управления большими массами
