ветер едва не расплющил меня об окно.

— Так ты нас подслушивал! — взвился Хаген. — Ты…

Альберих резко обернулся, и под его взглядом Хаген замолчал. Карлик стоял перед камином, и накидка его загородила пламя очага, словно поглотив его. А сам Альберих казался тенью, нет, не тенью — частицей тьмы.

— Не очень приятное чувство, правда? Я просто хотел, чтобы ты хоть раз его испытал. — Голос Альбериха изменился: это было уже не противное тоненькое карканье, а сильный, громкий голос настоящего мужчины.

Он отошел от камина и уселся в кресло, и тело его под плащом словно начало принимать иные очертания. Теперь это был не сгорбленный гном, а невысокого роста, крепко сложенный мужчина. Секунду он глядел Хагену в лицо, затем прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

Хаген, обливаясь холодным потом, откинулся на подушки.

— Конечно, я подслушивал, — невозмутимо заявил карлик. Хаген вновь почувствовал на себе его пристальный взгляд, — И то, что я услышал, Хаген, меня пугает. Ты во второй раз даешь обещание, сдержать которое не сможешь.

— Что тебе нужно? — еле слышно прошептал Хаген. Он хотел приподняться, но сил не было. — Зачем ты мучаешь меня?

— Я тебя не мучаю, Хаген, ты сам себя изводишь, — Он подождал, пока дыхание Хагена успокоится и он вновь приподнимется на подушках, — Зачем ты это сделал?

— О чем ты?

— Об обещании, которое ты дал Кримхилд. Ты прекрасно знаешь, что не сможешь его сдержать. Ты ведь бургундский подданный и не можешь допустить этого брака, — Альберих облокотился на спинку кресла. Демонический огонь потух в его взгляде. — Гримварда больше нет в живых, — сказал он.

Хаген испуганно вскинул взгляд:

— Гримвард…

— Убит, — заявил Альберих, — Он пал в бою.

— Зачем ты говоришь мне это? — нахмурился Хаген.

Альберих его словно не слышал:

— Многие пали в битве, Хаген. И двадцать лучников, сопровождавших твоего друга, — тоже. Все до единого.

— Что ты хочешь этим сказать?

Альберих подался вперед, сверля Хагена взглядом:

— Правду, глупец! Что с тобой творится? С каких это пор Хаген из Тронье не может отличить врага от друга? Когда год назад мы явились сюда, ты прекрасно знал, чего можно ожидать от Зигфрида. Что же ты не нашел повода его прикончить? И все — из-за какого-то бессмысленного обещания!

Хаген был обескуражен. Он, конечно, знал, что отношения между Альберихом и Зигфридом были далеко не так просты, как казалось со стороны. Но такой звериной ненависти он от карлика не ожидал.

— Через пять недель, на Троицу, Зигфрид по всем правилам будет просить руки Кримхилд, — продолжал Альберих, — И он ее получит, если ты этому не помешаешь. Он все здесь получил. Бургундия будет принадлежать ему, как он и замышлял с самого начала.

— Но почему я? — негромко спросил Хаген. — Почему ты пришел именно ко мне, Альберих?

— Потому что ты моя последняя надежда, — В голосе карлика зазвучала горечь, — Ты единственный, кто способен уничтожить Зигфрида. Но вместо этого ты даришь ему Бургундию и протягиваешь руку дружбы. — Он захохотал: — Взгляни на меня, Хаген. Я был королем, бессмертным властителем империи, не имеющей ничего общего с вашим миром. Я правил долго, дольше, чем существуют Бургундия, и Рим, и все другие империи на этой земле! Посмотри, во что превратил меня Зигфрид. В раба, жалкого шпиона. Из-за него я опустился до недостойной твари. Я ненавижу его.

— Почему же ты тогда не покинешь его? Он не сможет принудить тебя остаться.

— Потому что я дал слово. Я поклялся служить ему верой и правдой до конца своих дней. И я сдержу клятву.

— Так же, как и я.

Альберих злорадно рассмеялся:

— Расскажи-ка мне, как ты это собираешься сделать, Хаген. Ты во второй раз дал Кримхилд обещание, противоречащее твоему убеждению и твоей воле. Но ты ведь и Гунтеру клялся в верности, а он спросит твоего совета, когда Зигфрид попросит в жены его сестру. Что ты тогда будешь делать? Кого из них обоих ты разочаруешь, Хаген?. Какое из обещаний нарушишь? Кого предашь — Кримхилд или Гунтера?

— Прекрати, — прохрипел Хаген. — Прекрати или…

— Или? — перебил Альберих, — Ты хочешь меня прикончить? Почему бы нет? Попробуй. Может, даже и получится. Я ведь тоже уязвим.

Хаген застонал от беспомощной ярости и отчаяния:

— Прекрати. Я прошу тебя, Альберих, — перестань!

Гном послушался:

— Хорошо. Я уйду. Я сказал все, что хотел. Остальное решать тебе, — Он встал и медленно удалился.

Уронив голову на подушки, Хаген прислушивался к его затихающим в коридоре шагам.

Альберих был прав. Каждое его слово было справедливым, но выхода не было. Хаген не мог сдержать два обещания одновременно. Он не мог посоветовать Гунтеру отклонить просьбу Зигфрида, не ранив при этом сердце Кримхилд. Нельзя было и согласиться с этим браком, не нарушив клятву верности, им самим данную Гунтеру и его отцу. А данных обещаний Хаген не нарушал никогда.

Но нет, он найдет выход — теперь он знает, что нужно делать. Остаток ночи Хаген провел без сна. Когда взошло солнце и Радольт вошел к нему в комнату, он стоял у окна полностью одетый. Перед ним на подоконнике лежали шлем и меч. Хаген повернулся.

Радольт застыл в дверях:

— Господин! В своем ли ты уме? Тебе нельзя вставать с постели! Ты…

Хаген жестом перебил его. На ослепшем глазу была свежая повязка — он сам наложил ее. Лоб покрылся мелкими капельками пота, но лихорадка уже прошла и больше не вернется — Хаген был в этом уверен, ведь он знал свой организм.

— Все в порядке, Радольт. Я бесконечно благодарен тебе за заботу, но теперь в ней больше не нуждаюсь.

Не сразу лекарь понял. Взгляд его скользнул по одежде Хагена, затем по шлему и перевязи и остановился на его лице.

— Я уезжаю сегодня, — Хаген не дал лекарю произнести ни слова возражения.

— И… куда же?

Хаген печально улыбнулся:

— Далеко отсюда. Очень далеко, Радольт.

Старый дуб все так же стоял на старом месте, как молчаливый страж, безмолвно сопротивлявшийся течению времени, с годами и столетиями лишь становясь все огромнее и узловатее, но не сгибаясь даже в самые жестокие бури. Хаген долго искал это место на берегу реки, его преследовал страх, что, быть может, его вовсе не существует и не существовало никогда. Но вот далеко впереди, словно надежный указатель, перед ним выросла знакомая крона, и Хаген в последний раз пришпорил коня.

Устало прислонившись к древнему стволу, Хаген прислушался к ударам своего сердца. Теперь, когда воздух был ясен и между ветвями деревьев не висел густой туман, лес вдруг показался ему мрачным и опасным, а не манящим, как тогда. Снова вернулись опасения — быть может, все ему померещилось?

Он спрыгнул с седла и привязал коня к ветке дуба. Лошадь благодарно заржала. Потрепав ее по шее,