проницательный склад ума.
Предложение герцога устраивало ее и по другой причине. Изабелла собиралась сделать все возможное, чтобы осложнить пребывание Лукреции в их семье, а Франческо своим присутствием только помешал бы ее планам. И вот ей представилась возможность поехать в Феррару без супруга.
Когда она показала ему эти письма, он погрузился в размышления.
– Благоразумное решение, не правда ли? – спросила она.
– Да, – сказал он. – Звучит вполне разумно. Только дураки покидают их владения, когда Чезаре Борджа расширяет свои собственные.
Она взяла его за локоть и рассмеялась ему в лицо.
– Я вижу, твои добрые чувства к сестре не распространяются на брата.
– Брат, – сказал он, – это мое прямое дело.
– Верно, Франческо. А потому сестру предоставь мне.
Кортеж двигался медленно, с частыми остановками. Им оказывали пышные приемы, в их честь устраивали увеселительные зрелища. Когда Чезаре распрощался и поскакал обратно, Лукреция испытала чувство освобождения от прошлого – но не избавилась от страха перед будущим. Ипполит тоже с полдороги вернулся в Рим. Ему предстояло стать заложником от Феррары. Расставаясь с ним, Анджела держалась с подчеркнутым безразличием. А он и не замечал ее холодных взглядов. Мысли кардинала были заняты предстоявшей поездкой к берегам Тибра, где его ждали новые встречи с Санчей Арагонской.
Рядом с Лукрецией ехала Адриана Мила, с которой она в детстве проводила так много времени. Адриана исполняла обязанности прислуги, и Лукреция была благодарна ее заботливому присутствию – так же, как и обществу своих кузин, Анджелы и Джироламы Борджа, недавно вышедшей замуж за Фабия Орсини. Компания давних подруг отвлекала ее от грустных мыслей, придавала хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне.
Затем настало время прощаться с Франческо Борджа, которому предстояло воспитывать маленького Родриго.
Она долго смотрела ему вслед и понимала, что порвалась еще одна нить, связывавшая ее с прошлым. Затем повернулась и дала команду двигаться дальше. Впереди их ждал прием у герцога и герцогини Урбинских.
Герцог и его супруга Элизабетта встречали Лукрецию у ворот города Губбия, расположенного на территории герцогства Урбино.
Элизабетта с трудом скрывала досаду. Ее супруг все-таки настоял на том, чтобы Лукреции Борджа был оказан почетный прием. Довод у него был один: Чезаре уже давно зарится на их обильные угодья и готов при первом же удобном случае начать военные действия. Следовательно, они не должны проявлять к нему враждебности, а должны встретить его сестру так же, как если бы их посетила женщина из самого аристократического рода Италии.
При таких обстоятельствах Элизабетта, состоявшая в постоянной переписке со своей невесткой, едва ли могла содействовать планам Изабеллы д'Эсте.
Сейчас она думала – уже в сотый, в тысячный раз – о тех несчастьях, которые в их жизнь принесли Борджа. Их беды начались с того, что Джованни Борджа возглавил армию Папы и призвал под свое командование супруга Элизабетты, Гвидобальдо Урбинского (слывшего, как и ее брат Франческо Гонзага, одним из величайших солдат Италии). Это Джованни отдавал войску такие некомпетентные, бессмысленные приказы, из-за которых французы наголову разбили папское войско, а Гвидобальдо был ранен, попал в плен и содержался в холодной и сырой темнице до тех пор, пока семья не заплатила за него огромный выкуп. Папе Борджа ничего не стоило выложить эти деньги, но он был занят – выторговывал условия мирного соглашения, исправлял ошибки своего бездарного сына.
Когда Гвидобальдо вернулся домой, он был уже не тем мужчиной, которого Элизабетта знала как своего супруга. Его стройная фигура оказалась искалеченной ревматизмом, он страдал от частых приступов подагры. В папскую армию его призвали цветущим молодым человеком, вернули – жалкие обломки. Передвигаясь, он еле волочил ноги, а случались дни, когда и вовсе не вставал с постели; его тело было сгорблено, желтовато-серое лицо покрывали многочисленные морщины.
Элизабетта горько переживала за него. Гвидобальдо смог простить семью Папы Борджа – по натуре он был слишком мягким человеком и не видел зла до тех пор, пока оно не обрушивалось на него. Сама Элизабетта никогда не простила бы их.
Гвидобальдо предоставил весь замок в распоряжение Лукреции, устроил для нее маскарады, балы и множество увлекательных зрелищ; он был обходителен и любезен. Однако Лукреция постоянно ощущала враждебность Элизабетты – а ведь именно с Элизабеттой ей предстояло продолжать путь в Феррару. И по настоянию Папы они должны были ехать вдвоем в одной повозке.
Александр хотел, чтобы его дочь как можно больше времени проводила в обществе Элизабетты и Изабеллы. Ей следовало изучать их привычки, манеру одеваться, жесты – не забывать, что обе дамы принадлежат к самому своенравному и аристократическому роду Италии.
«Когда я не буду видеть тебя, – сказал Александр, – меня сможет утешить только сознание того, что ты наслаждаешься компанией этих принцесс. Все делай, как они. Говори, как они. Ведь тебе, моя ненаглядная Лукреция, нужно стать такой же принцессой, как твои новые родственницы».
И вот, лежа в повозке бок о бок с Элизабеттой, Лукреция решила быть такой же чопорной и холодной, как ее спутница, – в результате чего последняя лишилась возможности смеяться над ней, чем намеревалась заняться в дороге. Герцогиня Урбинская была вынуждена признать, что молодая Борджа умела держаться с достоинством настоящей аристократки.
Тем не менее Элизабетта ничего не забыла. Эта девчонка воспитывалась при дворе Папы. Значит, слышала рассказы об импотенции Гвидобальдо, которого по милости святого отца так долго гноили во французской тюрьме. Наверняка слышала. Уж кто-кто, а Борджа никогда не прочь поиздеваться над беззащитным человеком. И Элизабетта не собирается прощать только потому, что их девчонка обладает достаточной воспитанностью и чувством собственного достоинства. Борджа всегда были коварными людьми – и чем очаровательней выглядит одна из них, тем больше зла может причинить.
Поэтому Элизабетта продолжала сохранять отчужденность, и Лукреция понимала, что ее спутница ждет, когда она допустит какой-нибудь промах.
