ублюдочной и королевской крови; в частности – тем, что сын Его Святейшества может жениться на законнорожденной дочери какого-либо короля. – Луи улыбнулся. – Полагаю, наш брат в неменьшей степени потрясен тем, что у Его Святейшества вообще может быть какой-то сын – но это даже вне всякого разговора.
– А сам-то он, Тюдор! – не совладав со своей яростью, закричал Чезаре. – Давно ли Тюдоры так уверены в их собственной легитимности?
У короля снова поднялись брови, а выражение глаз стало таким холодным, что Чезаре мгновенно представил себя заложником в стране, воюющей против Италии.
– Я не могу обсуждать с вами дела моего брата, – ледяным голосом сказал он и махнул рукой – показывая, что аудиенция закончена.
Чезаре быстрыми шагами вышел из королевских покоев. Слуги, поджидавшие снаружи, на почтительном расстоянии последовали за ним. Он оглянулся на них. Догадывались ли они о его унижении?
Внезапно у него появилось желание схватить одного из них за ухо, затащить в свои апартаменты и приказать отрезать ему язык. Ему и всем остальным. Никто в Риме не должен узнать о том, что он вытерпел во Франции. Сначала – насмешки какой-то спесивой девчонки. Теперь – прием у короля, где его вообще не считали за человека, имеющего какое-либо право на рождение! А что сегодня делает король, то завтра будут повторять его приспешники.
Но осторожность все-таки возобладала. Всего несколько мгновений назад он осознал, в каком положении оказался. Что если бросить все и немедленно покинуть Францию? Позволят ли ему уехать? Мог ли он жениться на Карлотте, когда, казалось, вся Франция и вся Европа ополчились против него? И мог ли он вернуться в Италию, где все будут смеяться над ним?
Нет, ему не следовало позволять себе то, что было привычно в Италии.
Тем не менее он запомнил лицо слуги, которого – померещилось ли ему? – забавляло унижение его господина.
Понемногу готовясь к родам, Лукреция будто и впрямь чувствовала, что наступило самое счастливое время в ее жизни. Она отказывалась оглядываться назад; не желала и смотреть в будущее. Настоящее было наградой за все – за пережитое в прошлом и за все, что могло когда-либо произойти.
Ее любовь к супругу, казалось, крепла с каждым днем. Папа, восхищавшийся их преданностью друг другу, не уставал повторять, что и сам чувствует растущую привязанность к своему зятю.
В покоях дворца Санта Мария дель Портико по-прежнему встречались литераторы и кардиналы; вокруг тех и других постепенно сгущалась атмосфера политической напряженности. Вскоре образовалась антипапская, антифранцузская, партия, а поскольку ее собрания проходили в апартаментах Лукреции, то со стороны Альфонсо выглядел одним из ее лидеров.
Однако сам он, как и Лукреция, быстро уставал от политики. Ему едва исполнилось восемнадцать лет, и в жизни существовало множество вещей, гораздо более интересных, чем какие-то интриги. Порой его раздражали такие люди, как Асканио Сфорца, который с неутомимым постоянством – или так казалось ему? – следил за поведением гостей, по-своему толковал их слова, искал скрытые колкости, намеки. К чему все это? Жизнь прекрасна. Вот и наслаждайся ею. Таков был девиз Альфонсо.
Папа был обходителен и заботлив. Никто больше, чем он, не радовался беременности Лукреции, и Альфонсо изумлялся той разительной перемене, которая всякий раз происходила с этим великим, всемогущим человеком, когда рядом с ним оказывалась его любимая дочь. Гуляя с супругами в садах Ватикана, он высказывал свои мысли о будущем их ребенка. Мягкие, напевные интонации его голоса так завораживали Альфонсо, что тот почти видел прелестного золотоволосого мальчика, играющего – ах, как быстро летит время! – в этих садах и парках.
Казалось невероятным, что у такого человека могут быть враги; Альфонсо был совершенно счастлив и не вспоминал о Чезаре.
Однажды Папа сказал ему:
– Дорогой зять, у меня есть к вам небольшое предложение. Давайте-ка мы с вами возьмем двоих моих кардиналов и отправимся на охоту в Остию. В тамошних лесах полным-полно дичи, и вы, надеюсь, не пожалеете о проведенном времени. – Он улыбнулся, увидев удивленное лицо Альфонсо. – Что касается Лукреции, то ей лучше остаться здесь и немного отдохнуть. В последние дни она выглядит усталой, а мы должны думать о ребенке. Кроме того, у вас будет хороший стимул побыстрее набить ягдаш и вернуться к вашей любимой супруге. О! Я представляю, как вы обрадуетесь, встретившись с ней!
Лукреция посоветовала ему ехать и ни о чем не беспокоиться – она знала, как он обожал охоту, а его отсутствие не могло затянуться больше, чем на несколько дней. Поэтому Альфонсо пустился в путь, составив компанию Папе и кардиналам Борджа и Лопесу. Тогда-то, в лесах Остии, ему довелось убедиться в том, что его тесть ко всему прочему был и превосходным охотником. Право, он начинал верить в слухи о сверхъестественных силах, владевших Папой Римским Александром Четвертым! Вот только силы эти были не от дьявола, нет – от Бога.
А затем настал тот незабываемый день, когда Альфонсо со сладко замирающим сердцем вернулся в Рим, проехал по широким улицам и наконец, жмурясь от яркого февральского солнца, увидел Лукрецию, поджидавшую его на балконе дворца.
Золотоволосая и стройная – всего только на третьем месяце беременности, – она легко сбежала по лестнице и, не в силах сдержать чувств, бросилась ему на шею. Альфонсо нежно обнял ее, потом со слезами на глазах воскликнул:
– Ах, как я счастлив… как счастлив быть дома!
Он и сам удивился тому, что теперь называл своим домом этот город, жизнь в котором еще не так давно представлял себе с ужасом и отвращением.
Когда они остались вдвоем, она сказала, что очень скучала по нему. Скучала и никак не могла дождаться его возвращения.
– Ты когда-нибудь думала, что будешь так счастлива, как сейчас? – спросил Альфонсо.
– Нет, – ответила она. – И даже не представляла, что на свете бывает такое счастье.
Это была правда. Во время свиданий с Педро Кальдесом она знала, что никогда не будет так безмятежно наслаждаться встречами с ним. Они мечтали о небольшом домике под Римом, где могли бы
