Майенн занял место своего брата. Ведьма Монпасье подняла столицу против меня. Париж уже не мой; горожане устраивают на улицах процессии, призывают Гизов себе в вожди. У нас общий враг, хватит нам противостоять друг другу. Ты, брат, и я, короли Франции и Наварры, должны выступить против Лиги и оставшихся Гизов.
Генрих понимал, что французский король прав. И был готов к действию.
Герцогиня де Монпасье жила ради мести. Брат был для нее самым дорогим человеком на свете: главой дома Гизов, надеждой дома Гизов; заменить его не мог никто.
Другого брата, Луи де Лоррена, кардинала Лотарингского, день спустя постигла участь Генриха де Гиза, его удавили в темнице. Мыслимо ли, чтобы такая гордая семья смирилась с тем, как убивают ее сынов?
Герцогиня обезумела от горя; умерить его она могла, лишь отдаваясь целиком делу Лиги, организуя шествия по улицам Парижа, поднимая людей против короля. И так преуспела, что король не смел въехать в город. Она благодарила всех святых за то, что Париж оставался верен человеку, которого называл своим королем; Париж был сердцем Лиги, а герцогиня была готова поверить, что Париж и есть Франция.
Но ей хотелось личной мести. Хотелось крови короля Генриха III, и она не обретет покоя, покуда он не заплатит смертью за смерть.
Мадам де Монпасье уединилась в спальне. К ней в дом на улице Турнон должен был прийти человек для тайного разговора. Она передала ему вызов, указания, как ее найти; ей не хотелось, чтобы кто-то, кроме верной служанки, видел, как он входит в дом; и никто не должен был видеть его ухода.
Человек этот, как герцогиня и знала, пришел. Хоть она и была готова к встрече, но при виде его по ее телу пробежала дрожь. Сутана монаха была грязной, бледное изнуренное лицо скрывал капюшон; ходил он быстро и бесшумно.
— Присаживайтесь, — сказала мадам де Монпасье. — Надеюсь, никто не видел, как вы вошли в дом.
— Только женщина, которая проводила меня к вам.
— Отлично. Помолимся для начала?
Монах кивнул, и в темном конце комнаты они опустились на колени перед распятием.
Герцогине стало казаться, что он никогда не поднимется с колен, она жалела о своем предложении. И, не выдержав, положила руку ему на плечо.
— Хватит, нам надо поговорить.
Монах глянул на нее безумными глазами.
— Я не получил прощения.
— Можете получить, как я вам уже говорила.
— Я совершил тяжкий грех… притом в монастыре. Нарушил обеты…
Герцогиня кивнула.
— Грех тяжкий; путь на небеса вам закрыт… если не искупите его.
— Искупить мое прегрешение нельзя.
— Можно, если совершите богоугодное деяние.
Монах схватил герцогиню за руку, в его широко раскрытых глазах сверкало безумие.
— Какое, мадам? Скажите.
— Я и пригласила вас сюда, чтобы сказать. Вы получите возможность попасть в рай, избежать вечных мук. Готовы слушать?
— Скажите, что мне надлежит сделать?
— Вы слышали о Лиге. Вы знаете, что король Франции якшается с гугенотами. Знаете, какая участь ждет гугенотов, когда они предстанут перед Богом.
Монах содрогнулся.
— Та же, что и меня.
— Еретики и грешники! Ваша вина, пожалуй, тяжелее, вы отпали от благодати. Гугеноты невежественны. Их ждет более легкая кара.
Монах ударил себя кулаками в грудь.
— Скажите, что надлежит мне сделать?
— Король убил великого вождя католиков и должен поплатиться жизнью. Это знает весь католический мир. Убив его, вы обретете вечное спасение.
Монах испустил глубокий вздох.
— Слышите?
Он кивнул.
— В Библии написано: «Не убий».
— Это необходимая жертва. Вы убьете не человека, а зло.
— Будет кровь.
— Будет спасение, Жак Клеман, — прошептала герцогиня де Монпасье.
Король Франции стоял в Сен-Клу, король Наваррский в Медоне; целью их являлось наступление на Париж.
Из Сен-Клу король видел свою столицу и жалел, что такой прекрасный город должен стать театром военных действий. Но иного выхода не было; требовалось одолеть Майенна и его сестру.
Шел первый день августа — с убийства Гиза прошло около восьми месяцев. Король Франции сидел у себя в кабинете, когда к нему явился посыльный и сообщил, что какой-то монах просит приема.
— Проводите его ко мне, — сказал король.
— Сир, — заговорил снова посыльный, — он из Парижа. Говорит, принес донесение от графа де Бриенна.
— Ну так проводите его ко мне, — повторил король.
Посыльный замялся, и когда король пожелал узнать, почему, ответил:
— Стража говорит, что его не стоит допускать к вашему величеству.
— Не стоит… Какого вида этот человек?
— Невысокий, тощий. Монах, сир.
Король рассмеялся.
— Парижане поднимут меня на смех. Скажут — монаха испугался. Передай страже, что я велю проводить его ко мне сию же минуту.
Монаха привели. Выглядел он убого, жалко. При мысли, что такого стоит бояться, король подавил улыбку.
— Какие новости принесли? — спросил он.
— Письмо, сир, от графа де Бриенна.
— Странный курьер.
— Месье граф решил, сир, что вы охотнее примете праведника.
— Давайте письмо.
Пока глаза короля пробегали строки, монах выхватил из рукава длинный нож и всадил королю в живот пониже пупка так глубоко, что не смог извлечь.
Генрих ахнул, откинулся назад и, пытаясь выдернуть нож, закричал:
— Меня убили! Монах! Монах!
И, потеряв сознание, упал на пол.
Прибежало несколько человек из свиты. При виде случившегося один выхватил шпагу и поразил монаха, исступленно глядящего на окровавленное тело короля.
Жак Клеман умер мгновенно, веря, что искупил свой грех богоугодным деянием, но король Франции еще дышал.
Приближенные подняли его и положили на кушетку.
— Я умираю, — сказал Генрих III, — времени у меня остается мало. Привезите ко мне короля Наваррского. И прошу вас, поскорее… я теряю силы.
