Так называемую «войну любовников», затеянную столь беспечно, ни одна из сторон не воспринимала всерьез. Король Франции был возмущен, однако он согласился с матерью, что разумнее всего покончить с ней как можно скорее. Король Наваррский, увлекшись очаровательной маленькой Фоссезой, не хотел тратить на войну время, которое считал предназначенным для любовных утех.
Начались переговоры о мире, и король Франции решил отправить на них посла, достойного столь нелепого дела, — брата, герцога Анжуйского, которого ненавидел и презирал, но теперь допустил его в совет как своего единственного представителя. Екатерина Медичи, которой король доверял больше всех, отправилась в Периго с сыном, и там, в замке де Фле, был подписан мирный договор.
Франциску, состоявшему в тайной переписке с Марго и все не терявшему надежды стать правителем Фландрии, сестра написала, что, возможно, он сумеет завербовать в Беарне людей для своего войска, рекомендовала ему приехать с этой целью в Нерак и немного пожить. Герцогу Анжуйскому очень хотелось повидаться с сестрой и ее мужем, другом и старым своим соперником, поэтому он простился с матерью, возвращавшейся в Париж, и отправился ко двору сестры и зятя.
Марго, великолепная в голубом бархате, с плюмажем и с драгоценными камнями в волосах, устроила в честь приезда брата большой пир. Этот невысокий человек с рябым от оспы лицом и бегающими злобными глазами производил неприятное впечатление. В Наварре он казался таким же чуждым, как его сестра. Но в то время как Марго была здесь королевой, к тому же, по признанию даже самых предубежденных людей, очень красивой, герцог Анжуйский в глазах наваррцев был просто послом их старого врага, короля Франции, человеком, который менял веру в зависимости от обстоятельств.
Зять и шурин приветствовали друг друга насмешливо.
— Много воды утекло с тех пор, как мы оба были пленниками, — сказал шурин. — Теперь ты король с королевством — это лучше, чем быть незначительным королем, игравшим в теннис с месье де Гизом и улыбавшимся его оскорблениям.
— Я поздравляю себя с тем, что сохранил голову на плечах, это большая удача для незначительного короля-пленника, — засмеялся Генрих.
Франциск обнял его.
— Славные то были дни. Вспоминаешь Шарлотту?
— Иногда.
— К сожалению, мы увлеклись одной женщиной.
— Это скрашивало нам жизнь.
— Ты прав, брат. Теперь, наверно, дамы Наварры и Беарна, По и Нерака мечтают добиться улыбки своего короля.
— Я счастлив в своих подругах.
— Готов поклясться, mon vieux [16], конкурентов у тебя здесь поменьше. Кто захочет соперничать с королем?
К ним подошла Марго с несколькими фрейлинами.
Выглядела она великолепно, и брат сказал, что по ней тоскуют при французском дворе. Поэты ждут не дождутся ее возвращения и плачутся в стихах, что свет потускнел, потому что не стало самой яркой звезды.
— Теперь мой долг — освещать двор мужа, — сказала Марго.
— И в этом, — сказал ей брат, — у тебя есть помощницы.
Он разглядывал фрейлин, среди которых были блестящие красавицы. Но не замечал Фоссезы, пока не увидел, как Генрих поманил ее к себе и как охотно она подошла. Достаточно было одного взгляда, чтобы догадаться об их отношениях.
— Скажи, — шепотом спросил он сестру, — что это за грациозная малышка рядом с Генрихом?
— Франсуаза де Монморанси, дочь Фоссе. Мы называем ее Фоссезой.
— Она, кажется, обладает даром угождать своему повелителю.
— О, ему угодить легко, но, кажется, у нее это получается лучше, чем у большинства. Я не видела, чтобы он был так доволен кем-то после отъезда гречанки Дайеллы.
— Неудивительно. Она восхитительна.
Франциск принял решение. Не стоило упускать такую благоприятную возможность. В некотором роде это было возвратом их юношеских шалостей и дурачеств из-за Шарлотты.
Он решил скрасить свое пребывание в Нераке ухаживанием за Фоссезой.
Марго, разумеется, нашла нового любовника среди дворян, сопровождавших герцога Анжуйского ко двору ее мужа. Тюренн ей надоел, и она бы давно его бросила, если б, как любила подчеркивать, не желание спасти его от самоубийства ради короля.
Главный конюший брата был одним из красивейших мужчин, каких только Марго видела, за исключением, разумеется, Генриха де Гиза, с ним сравниться не мог никто; но Гиз давно исчез с ее глаз, поэтому Жак де Арле, сеньор де Шамваллон казался неотразимым. Марго улыбнулась ему, и он все понял.
Франциск стал волочиться за Фоссезой, что разъярило Генриха, ею он увлекся больше, чем некогда Шарлоттой де Сов. Теперь ему не нужно было притворяться; не нужно было спасать жизнь. Он мог быть самим собой и, как король в своем королевстве, не собирался уступать сопернику, если Фоссеза сама не предпочтет Анжуйского.
Эти фривольности огорчали Обинье. Он был предан своему монарху, но постоянно осуждал его одержимость женщинами. Любовница-другая были б простительны даже в этой твердыне гугенотов, но жизнь Генриха, казалось, состояла из все новых любовных увлечений; и весь двор следовал примеру короля.
Любящий своего повелителя, Обинье стал искать козла отпущения и нашел. Кто привез в Наварру французские обычаи? Кто ввел роскошь, несдержанность и распутство? Можно было возразить, что король столь же любострастен, как его супруга; но жена и королева должна подавать мужу добрый пример, а не пытаться превзойти его в любовных интригах. К тому же, если на свет появится ребенок, кто сможет поручиться, что отец его король Наваррский?
А теперь королева после всех скандальных историй с Тюренном взяла в любовники Шамваллона.
Обинье размышлял, как покончить с таким ее поведением. Если пойти к королю и сказать о своих догадках, что королева состоит в любовной связи с Шамваллоном, Генрих пожмет плечами, показывая, что не стоит отрывать его от дел сообщением о том, что ему уже известно.
— Упадок нравов наверху, — стонал Обинье. — Чего ждать дальше? Насколько другим был двор при добродетельной матери короля, суровой Жанне Наваррской!
Но он решил действовать и однажды вечером пришел в покои королевы. Фрейлины взволновались. Говорили, что к королеве нельзя. Однако он настаивал, что
Марго лежала на черных атласных простынях рядом с Шамваллоном.
Марго рвала и метала. Злейшими ее врагами при дворе были пуритане, словно бы задавшиеся целью отравлять ей жизнь. Как посмел Обинье врываться к ней в спальню? Досадно, конечно, что ее и Шамваллона застали в столь деликатном положении. Фрейлинам надо было предупредить ее и хотя бы дать ей и любовнику время одеться.
Ее не беспокоило, сказал ли Обинье Генриху о том, что увидел. Генрих уже знал о ее связи с Шамваллоном и не имел ничего против, поскольку сам предавался утехам с Фоссезой. Но этот пуританин собирался поднять скандал, возможно, в надежде выжить ее из Наварры, и она решила его проучить. Никто не посмеет тогда читать ей нравоучения; никто не посмеет ханжески врываться к ней в спальню.
Марго пришла в покои мужа и, властно намекнув, что должна обсудить с ним личные дела, прогнала слуг.
— Этот Обинье нахал, — выпалила она. — Ворвался ко мне в спальню и теперь намерен восстановить против меня весь двор.
Генрих иронически посмотрел на нее.
