вождями.
Генрих и Конде вдвоем приняли депутацию и выслушали требование: отомстить католикам за попытку убить вождя гугенотов.
— Как это сделать, — спросил Генрих, — если мы не знаем, кто виновник покушения?
— Ваше высочество, — последовал ответ, — выстрел сделан из дома слуги Генриха де Гиза. Совершенно ясно, кто отдал приказ и является истинным виновником. Мы должны требовать предания герцога суду.
Конде, гневно сверкая глазами, поклялся, что они правы, надо немедленно отправить депутацию к королю и заявить о своих подозрениях.
Генрих молчал. Он повзрослел после смерти матери, и Конде казался ему бесхитростным мальчишкой. Его настораживало, что у дома де Гиза собрались гугеноты и требуют мести. На свадьбу в Париж их приехали сотни. Но они забыли, что здесь живут тысячи католиков — и что между теми и другими царит вражда.
Он не хотел умирать, а смерть здесь витала в воздухе. Колиньи остался жив только по счастливой случайности. Пройди пуля дюймом-другим правее, она угодила бы в сердце, как, очевидно, и замышлялось.
— Мы окружены врагами, — сказал Генрих. — Откуда нам знать их планы?
Члены депутации обратили взоры на Конде, сочтя, что король Наваррский легкомыслен и беззаботен, что он соблазнитель женщин, а не борец за веру.
Генрих уловил их отношение к себе; и ему неожиданно пришло в голову, что было бы неплохо, если бы такое мнение о нем сложилось повсюду.
Колиньи пытались застрелить, потому что адмирал замечательный вождь. Может, того, кто лишен качеств вождя, убивать не станут.
Смерть витала в воздухе, а жизнь оставалась прекрасна.
Отстраниться Генриху было непросто. Он король Наварры, сын королевы Жанны, одной из самых стойких вождей. Теперь, когда она умерла, а Колиньи лежал раненным, гугеноты видели в нем своего вождя.
Генрих устал и хотел отдохнуть, но в спальне его ждала депутация. Гугеноты сообщили ему, что были приняты королем с королевой-матерью, и потребовали арестовать Гиза.
— И его арестовали?
— Нет, ваше высочество. Гиз еще на свободе. Но королева-мать разволновалась, а король едва не вышел из себя. Мы дали им понять, что будем добиваться правосудия.
Генрих вздохнул. Он чувствовал, что
— Уже поздно, — сказал он, зевнув.
Члены депутации переглянулись. Намекает, что хочет спать, хотя их любимого адмирала чуть не убили! Что за человек этот Генрих Наваррский?
— Ваше высочество, нужно составить план действий. Предлагаем собраться завтра у дома Колиньи.
— Завтра будет много дел, поэтому нужно выспаться, — ответил Генрих. — С минуты на минуту появится моя жена.
Члены депутации, разбившись на несколько групп, остались стоять в спальне, и похоже было, что они не уйдут без прямого приказа. Генрих не знал, прогонять ли их, потому что атмосфера была какой-то странной. Дворец притих, как никогда. Почему? Марго что-то задерживается в покоях у матери, но она скоро вернется, и тогда эти люди уйдут.
Потрясенные, они продолжали серьезный разговор о покушении на Колиньи, ведь адмирал едва не был убит.
Генрих же размышлял об отъезде в Беарн. Удастся ли объяснить Марго, что оставить Париж им надо немедленно, и, если она откажется, он уедет сам?
Марго вошла в спальню, и он сразу увидел, что она в смятении. Казалось, она едва замечает находящихся здесь людей.
— Случилось что-то? — спросил Генрих.
— Не знаю, — ответила Марго, в глазах ее застыло несвойственное ей смятение.
— Ложись спать, — сказал он.
Марго со служанками зашла за портьеру, а Генрих вернулся к мужчинам. Спать ему внезапно расхотелось. Он прислушивался к разговорам, принимал в них участие, но думал не о привлечении к суду несостоявшегося убийцы, а о том, что кроется за этой необычной атмосферой. Марго что-то узнала.
Поняв, что она уже улеглась, он подошел к кровати и раздвинул портьеру. Марго глядела на него широко раскрытыми глазами.
— Что происходит во дворце?
— Не знаю, но в покоях матери я почувствовала что-то неладное. Все много шептались, видимо, скрывали от меня какой-то секрет. Когда я пожелала сестре Клотильде доброй ночи, она обняла меня и расплакалась. Просила не уходить.
— Куда?
— В спальню… к тебе.
— Странно.
— Что делают здесь эти люди?
— Обсуждают то, что случилось с адмиралом.
— Хотела б я знать, что происходит, — сказала Марго. — Утром настою, чтобы Клотильда сказала.
— Постарайся заснуть. Я тоже постараюсь… когда избавлюсь от этих визитеров.
Марго с беспокойством ждала: гугеноты продолжали разговаривать, и теперь, когда желание спать прошло, Генриху не хотелось идти к жене. Он пообещал, что, когда король проснется, пойдет с депутацией к нему и они будут не просить правосудия, а требовать.
Близился рассвет. Генрих сказал:
— Ложиться уже поздно. Скоро утро. Давайте, пока король не встал, поиграем в теннис.
Когда они выходили из спальни, на их пути встал небольшой отряд королевских гвардейцев.
— Что это значит? — воскликнул Генрих.
— Ваше высочество, по приказу короля вы арестованы… вместе с вашими дворянами.
— Почему?
— Нам приказано отвести вас в королевские покои.
Они направились туда, когда вдруг ночная тишина нарушилась звоном. Казалось, звонили все парижские колокола.
Наступал день святого Варфоломея, начиналось избиение гугенотов.
СОПЕРНИКИ
Заря осветила окровавленные улицы Парижа, а бойня еще только началась.
Толпы мужчин носились по улицам, одержимые жаждой убивать, с клинков их капала кровь; крики преследуемых и жестокий смех преследователей мешались с воплями о пощаде; на мостовых, на крышах, в домах лежали тела мертвых и умирающих.
Запах крови ощущался повсюду, в истории Франции такие побоища раньше вряд ли случались.
Звонили набатные колокола; люди вопили; они падали на колени, моля о пощаде, но пощады не было. Было только безумное желание католиков покончить со всеми гугенотами в Париже.
«Это конец?» — задавал себе вопрос Генрих. Он поглядел на Конде и понял, что кузен думает о том же. Теперь стало ясно, зачем их вызвали в Париж. Свадьба служила приманкой — собрать в Париж как
